КОММЕНТАРИИ К БИБЛИИ

1 Наименование себя рабом Бога и Иисуса Христа вполне понятно в устах святого Иакова, как истинного апостола Христова: по замечанию блаж. Феофилакта, «апостолы Господа выше всякого мирского достоинства поставляют то, что они рабы Христа». Этим странным наименованием себя апостол, быть может, имел в виду возбудить веру и смирение своих читателей, а также вызвать доверие к себе с их стороны. Вопреки некоторым комментаторам нового времени (как Гальцман, Юлихер), выражение: «двенадцати колен, находящимся в рассеянии», отнюдь не означает духовного Израиля или Церковь Христову, рассеянную между иудеями и язычниками, — подобный символизм или аллегоризм вполне чужд посланию св. апостола Иакова, — а означает, по буквальному смыслу, именно внепалестинских иудео-христиан; вероятно, это были «преимущественно христианские общины заиорданские, Дамаска и Сирии, где христианство, как видно из Деян 9:1 и далее, распространилось весьма рано» (проф. Богдашевский). Обращение к читателям с пожеланием «радоваться» (χαίρειν), напоминая отчасти употребительное у греков и иудеев-эллинистов приветствие (см. 1 Макк 10:18,25; Деян 23:25 и др.), имеет, однако, у апостола специфически-христианский смысл, как и в окружном послании иерусалимского собора, редактированном тем же апостолом (Деян 15:23 и сл.), именно имеет значение радости в Господе Иисусе, как Боге Спасителе и Искупителе. Сам исполненный радости и блаженства, даже при тягчайших испытаниях веры, св. апостол и своим читателям молитвенно желает прежде всего этой высокой и недосягаемой для мирских бедствий радости.

2-4 Пожелание радости (ст. 1) в устах апостола означает его глубокое христианское воззрение на жизнь. Этим воззрением св. апостол освещает для читателей их собственную, по-видимому обильную печалями, жизнь. «Искушение и печаль ради Бога апостол признает и похвальными, и достойными радости, потому что они — самые крепкие узы и возращение любви и сокрушения, почему и сказано: «чадо! когда приступаешь ты служить Господу, то приготовь душу свою к искушению» (Сир 2:1), и Христос сказал: «в мире будете иметь скорбь, но мужайтесь» (Ин 16:33). Ибо без подвигов нельзя получить венцов ни в мире, ни от Бога» (блаж. Феофилакт). Искушение (греч. πειρασμός, евр. массá) на языке Священного Писания, кроме общего значения: испытание, проба, опытное дознание (см., напр., Быт 22:1, Втор 8:2 и др.), обычно имеет более тесное и частное значение собственно в области нравственной жизни: склонение, соблазнение к чему-либо порочному, дурному, греховному (напр., Мф 4:1; Лк 4:2), причем это соблазнение или склонение человеческой воли может идти со стороны злой воли диавола или людей, а так равно проистекает из стечения обстоятельств и разнообразных предметов. «Всякие предметы, действия и обстоятельства, подвергающие испытанию веру и правила нравственности христианской, суть искушения. Конечно, не по существу своему они суть искупления, но по отношению к ним человека: для одного служит искушением то, чем совсем не искушается другой» (епископ Михаил). апостол в данном случае под «различными искушениями» разумеет, по-видимому, ближе всего внешние бедствия читателей послания: тягости бедности, соблазны богатства, преследования с разных сторон и т. д. Всякое подобное искушение христианин, по апостолу, должен встречать и принимать не только без малодушия, ропота, уныния, но даже с полною, беспримесною радостью. «Искушения доставляют рачительным великую радость потому, что через них обнаруживается испытание таковых, а испытание приводит к совершенному действию» (блаж. Феофилакт). По глубоко верному замечанию преосвящ. Михаила, «это — такая высота в созерцании апостолом закона нравственного развития, до которой не восходили самые высокие умы языческой древности и на какую можно восходить и возводить только в христианстве, не только указавшем, но и дающем человеку благодатные силы восходить на такую высоту». Для полноты представления об искушениях следует лишь сопоставить с наставлением апостола (ст. 2 и далее) заповедь Христа Спасителя о молитве христиан к Богу Отцу: «не введи нас в искушении» (Мф 6:13; Лк 11:4). Очевидно, кроме искушений внешнего, так сказать, стихийного характера, есть искушения чисто душевные или духовные, представляющие великую опасность духовного падения и духовной смерти. Такое свойство искушений хорошо известно и св. апостолу Иакову, как показывают слова его в 1:13-15. Итак, если искушения, посылаемые Богом, мы должны принимать с полною покорностью Его воле и полною радостью и благодушием, то от искушений, угрожающих нашей вере и нравственности, мы должны ограждаться как безгрешностью своей жизни, так и молитвою к Отцу Небесному об отражений их от нас, под условием, если, разумеется, на то будет воля Господня. Но при таком различии искушений, «терпение полезно в каждом их роде» (блаж. Феофилакт). О таком свойстве испытаний и скорбей согласно говорят и апостол Иаков в ст. 3, и ап. Павел (Рим 5:3). Терпение, ὑπομονή, означает постоянство в добродетели и образует существенное условие истинного христианского совершенства. Посему и говорится далее, ст. 4: «терпение же дело совершенно да имать, да будете совершени и всецели, ни в чем же лишени». Только терпением устраняются препятствия на пути к нравственному совершенству, и только при условии терпения объединяются и получают прочность в душе человека все отдельные добродетели, и христиане в таком случае могут иметь надежду, что они будут «совершенны» (τέλειον) — вполне достигнут цели бытия своего, «во всей полноте, без всякого недостатка» (ὁλόκληροι, ἐν μηδενὶ λειπόμενοι).

5 Указанное апостолом (ст. 3-4) дело терпеливого и благодушного перенесения испытаний есть дело нелегкое для выполнения и вместе недоступное для обыкновенного человеческого разумения: помочь человеку в том и другом отношении может только истинная мудрость. «Причиною совершенного действия называет мудрость, ибо знает, что испытание веры и терпения в искушениях не есть удел всех людей, но мудрых о Боге, почему желающих выказать веру и терпение возбуждает к молитве о мудрости» (блаж. Феофилакт). Мудрость, греч. σοφία, евр. хокма, означает вообще правильное разумение, познание предметов божественных и человеческих, главным же образом означает практически-правильное определение целей действования и средств к их достижению. Так — на ветхозаветной библейской почве (Притч 1:2 и далее), подобным же образом — и в Новом Завете, например, у ап. Павла (Кол 4:5; Еф 5:15) σοφία не раз означает мудрость христианского поведения. Несомненно, в подобном смысле говорит о мудрости и св. ап. Иаков. Это — не простая рассудочная человеческая мудрость, а та свыше сходящая и полная добрых плодов мудрость жизни, о которой и позже говорит ап. Иаков (3:17). «Говорит не о человеческой мудрости, но о духовной, ибо в ней указывает причину совершенного действия, а причина эта — небесная мудрость, укрепляясь которою мы можем совершить доброе вполне» (блаж. Феофилакт). О такой-то мудрости и должен, по наставлению апостола, молиться тот, кто имеет в ней недостаток. Возможность и легкость получения просимого от Бога апостол показывает, нарочито употребляя о Боге выражения, которыми показывается, что подавать блага просящим есть неотъемлемое свойство Божества («дающего Бога»), и что любвеобильность даяния Божия — в том, что Бог подает всем «просто и без упреков» (ἁπλω̃ς καὶ μὴ ὀνειδίζων) — по одному чистому человеколюбию и без всяких попреков, какие бывают при людском благотворении.

6-8 В Боге не может быть причины неисполнения человеческого прошения мудрости или какого-либо другого дара, но такая причина может заключаться в человеке, в его внутреннем настроении. Прежде и более всего для просящего у Бога мудрости (или другого чего) необходима вера твердая, чуждая какого-либо сомнения или колебания. «Если верит, то пусть просит, а если не верит, то пусть и не просит, ибо не получит ничего из просимого. Сомневающийся — и тот, кто просит с высокомерием... Сомневающийся тот, кто далек от твердого действования, и недоумевает, сбудется то или иное, или нет» (блаж. Феофилакт). Напротив, молитва христианина, просящего о мудрости, должна быть чуждой каких-либо колебаний, которые апостол уподобляет в отношении неустойчивости, подвижности и ненадежности — морской волне (ст. 6, б.); молитва именно должна быть твердою и устойчивою, основываясь на незыблемом основании веры. «Как благотворящий Бог — весь сострадание и благотворение, так просящий человек должен быть весь вера и уверенность» (еп. Георгий). В ст. 8 апостол, повторяя образно выраженную в ст. 6 мысль о гибельности сомнения и колебания, называет человека, одержимого этим недугом сомнения и колебания, «двоедушным», δίψυχος, как бы имеющим две души, из которых одна стремится к Богу, другая — к миру; отсюда — нетвердость и неустройство во всех путях его, во всей его нравственной деятельности. «Двоедушный — находящийся в замешательстве, неустроенный, несовершенный, двоящийся мыслями, лицемер... иначе мужем двоедушным апостол называет неустановившегося, который не стремится крепко ни к настоящему, ни к будущему, но носится туда и сюда, придерживается то будущего, то настоящего» (блаж. Феофилакт). «Отринь свое собственное двоедушие и нисколько не сомневайся просить у Господа и получить» («Пастырь» св. Ермы, Запов. 9).

9-11 Истинная мудрость, необходимая человеку для правильного понимания значения искушений в деле нравственного совершенствования и подаваемая человеку Богом, как плод истинной молитвы, научает человека иначе оценивать разные предметы и явления жизни, чем как оценивает их обыкновенная человеческая мудрость. Так, два противоположные явления общественной жизни — бедность и богатство, неправильное употребление которых всегда может вводить человека в искушения, иначе оценивается мирскою мудростью, и совершенно иначе мудростию духовною, евангельскою. Первая признает бедность великим злом, а богатство — бесспорным благом. Напротив, истинная мудрость от Бога благо или зло видит не в бедности или богатстве самих по себе, но в таком или ином отношении христианина к бедности или богатству. Бедного, но терпящего свою бедность по закону Христову, истинная мудрость научает высотою своего христианского звания, остающегося в силе и при полном внешнем унижении, а богатого, но желающего по-христиански пользоваться богатством, она научает хвалиться унижением, смирением своим, именно — вольною нищетою — в случае исполнения богатым Христовой заповеди о продаже имения и раздаче нищим (Мф 19:21) или, по крайней мере, должным отношением к скоропреходящему богатству и богоугодным его употреблением. Необходимость для богачей такого именно отношения к богатству апостол доказывает сравнением богатства со скорогибнущими травами и цветами под действиями палящего солнца со зноем (ст. 11). Под словом καύσων, переданным в славяно-русском переводе словом «зной», по ветхозаветно-библейскому употреблению, следует разуметь собственно могучий восточный ветер, евр. руах-кодим или просто кодим (сн. Быт 41:6,23,27; Исх 10:13, 14:21; Иер 18:17; Иез 17:10, 19:12; Пс 77:26), иначе называемый «самум». Ветер этот в пророческой речи помимо собственного значения, имеет и значение образа губительного действия гнева Божия (напр., Ос 13:15).

12 Объединяя ранее (со ст. 2) сказанное об искушениях или испытаниях, постигающих людей, апостол показывает теперь конечный результат терпеливого перенесения разных жизненных испытаний, именно: блаженство — прошедши чрез горнило испытаний (ст. 2) и очистившись в нем нравственно, как золото очищается через огонь, человек-христианин имеет твердую надежду быть увенчанным венцом истинной жизни в соединении с Богом навеки. Любовь к Богу и Христу, выражающаяся в терпеливом, перенесении христианином разных испытаний, сделает их достойными принять эту высокую награду, по неложному обетованию Спасителя (Мф 5:10-11) «Апостол, — говорит св. Иоанн Златоуст, — довольно увещевал переносить искушения с радостью, дабы дело стояло твердо, а терпение было совершенное; то и другое происходит само собою и делается не без цели. апостол старается убедить исполнять вышесказанное посредством другого увещания, когда говорит, что терпящий искушение блажен по обетованию. Ибо таковой, ведя борьбу по образу борцов, будет мужем испытанным, искушенным по всяческим. Посему-то ему, после того как он пережил печали, дается венец жизни, уготованной от Бога любящим Его».

13-15 Доселе апостол говорил об искушениях вообще, не различая их по источнику происхождения и самой природе их, и указывал высокое благотворное значение их, как испытаний для воли и веры человека (ст. 2, 4, 12). Теперь, имея в виду склонность людей слабовольных и маловерующих оправдывать свои падения в искушениях указанием, что искушения посылаются Богом, апостол предлагает читателям строго различать искушения по происхождению и сущности.

Те испытания или лишения, о которых доселе говорил апостол, посылаются людям Богом с благою, спасительною целью — утвердить людей, путем испытаний, в добре и привести их к истинному благу, к жизни в истинном смысле. В качестве примеров таких испытаний в Ветхом Завете можно назвать испытание веры Авраама (Быт 22:1 и сл.), Иова (Иов 1-2 гл. и далее) и израильтян во время странствования их по пустыне (Втор 8:2). Во всех этих и подобных примерах испытания людей Богом, в случае выдержания ими искуса, результатом или плодом искушения является терпение, нравственная крепость, нравственное совершенство испытуемых, а конец всего — вечная блаженная жизнь (ст. 2-4, 12). Но есть совершенно иные искушения, приходящие от диавола или же зарождающиеся в душе самого человека. В рассматриваемых стихах апостол говорит об этих последних искушениях, и даваемое апостолом изображение искушения имеет большую религиозно-психологическую ценность, начертывая полностью весь процесс или поступательный ход развития искушения в душе человека. Прежде всего (ст. 13) апостол со всею решительностью устраняет всякую мысль человека-грешника, будто искушение ко греху и злу может происходить от Бога: такая мысль коренным образом противоречит основному понятию о Боге, как существе всесвятом и всеблагом — «Бог не искушается злом (Θεòς ἀπείραστός ἐστιν κακω̃ν), и Сам не искушает никого». Слово ἀπείραστός должно быть передано именно так, как оно передано в русском переводе — в том смысле, что Бог абсолютно чужд зла, безусловно не затрагивается никакими прирождениями зла. Славянский перевод: «несть искуситель злым», как и Вульгаты: intentator — не точны, тем более, что, в случае принятия такой передачи, получалась бы тавтология с последующим выражением: «и Сам не искушает никого».

По ст. 14-15, подлинный источник и действительное основание искупления заключается «собственная похоть», ἰδία ἐπιθομία, человека. «Кто чрез грех и невоздержную жизнь сам изобретает себе искушение и как бы в постоянной буре погружается в опасности, тот, — говорит апостол, — искушается не от Бога, но от собственной похоти» (блаж. Феофилакт). Желая показать, каким образом зарождается в душе человека искушение (ст. 14) и какими гибельными следствиями оно оканчивается (ст. 15), апостол для большей ясности пользуется сравнением этого психического процесса с зачатием и рождением дитяти. Производителями греховного искушения в душе являются, с одной стороны, собственная похоть человека, имеющая основание в первородном, прирожденном человеку, грехе (ср. 1 Ин 2:16), но возрастающая и укрепляющаяся под влиянием сознательной склонности каждого отдельного человека; с другой же стороны, — свободная воля человека, соизволяющая похоти. Похоть есть фактор более пассивный, однако, на слабую волю действие ее так же сильно и гибельно, как действие блудницы на обольщаемого ею мужчину. Воля же человека, соизволяющая искушению, есть уже активное, оплодотворяющее начало, от преступного соединения которого с похотью происходит зачатие, а затем и рождение столь же преступного дитяти — греха, а грех затем, уже в свою очередь, рождает свое исчадие — смерть, именно вечную духовную смерть. А коль скоро искушения указанного свойства имеют своим плодом грех и смерть, то ясно, что они не могут исходить от Бога, Который есть самая святость и истинная жизнь. Ясно и то, что попытки людей оправдывать свои падения в искушениях ссылкою на Бога не имеют никакой опоры. Но все же в рассмотренных ст. 13-15 эта мысль аргументирована лишь с отрицательной стороны, и потому в следующих ст. 16-18 апостол доказывает ее и положительным образом.

16-17 Имея дать в ст. 17 и 18 положительное и самое сильное опровержение упомянутого в ст. 13 заблуждения, апостол в ст. 16 восклицает: «не обманывайтесь (не прельщайтесь, μὴ πλανα̃σθε), братия мои возлюбленные» — выражение, обычное в апостольских посланиях (сн. Ин 3:7; 1 Кор 6:9-10; 15:33). Самое опровержение выражено в ст. 17-й и состоит в той мысли, что от Бога, по самой природе Его, происходит только доброе и совершенное; следовательно, Он не может быть виновником или причиною искушений, ведущих человека ко греху и гибели: это противоречило бы свойствам неизменяемого существа Божия. Апостол весьма характерно именует Бога Отцом светов, ὁ πατὴρ τω̃ν φώτων. Понимать ли с большинством толкователей под словом τὰ φω̃τα светила небесные или с другими толкователями (блаж. Феофилакт) видеть здесь название ангелов, — то и другое согласно с библейским словоупотреблением и оправдывается библейским представлением о Боге, как Творце и светил небесных (напр., Пс 135:7), и ангелов (Иов 38:7), являющихся различным образом и в разной степени отобразом Божественного Света, — во всяком случае здесь заключается мысль об абсолютной чистоте и святости существа Божия: свет светил небесных и даже свет сил ангельских подвержен колебаниям, изменениям; напротив, у Бога — свет вечный и неизменный, всегда себе равный; Он не колеблется между злом и добром, от Него происходит всегда неизменно одно доброе. «У Бога светов нет изменения, ибо Он Сам взывает через пророка: «Я есмь и не изменяюсь» (Мал 3:6), а выражение «приложения стен» означает, что в Боге нельзя даже помыслить какой-либо перемены» (блаж. Феофилакт).

18 18. Как на высшее проявление любви и благости Божией, апостол указывает на возрождение людей словом истины (λόγω̨ ἀληθείας), в доказательство того же положения, что от Бога может исходить только одно доброе. «Возрождение — этот совершеннейший дар, исходящий от Отца светов, есть дело благой воли Божией. Покоясь в глубине божественного существа, оно составляет полную противоположность тому, что производит грех, именно последний, как зачинающая мать (отсюда употребление ἀποκύειν вм. γεινα̃ν) рождает смерть, а Бог, как бы уподобляясь также матери, породил нас в новую жизнь» (проф. Богдашевский). Величие этого благодеяния показывается уже тем, что оно даровано людям незаслуженно, единственно по всеблагой воле Божией — «восхотев», Βουληθεὶς. «Сказал «восхотев», потому что есть люди, которые умствуют, что мир составлен случайно» (блаж. Феофилакт). Несомненно, здесь идет речь не о творении мира и человека, а о возрождении человека посредством проповеди Евангелия (ср. 1 Кор 1:5; 2 Тим 15), именуемого силою Божиею (Рим 1:16); верою в Евангелие полагается основание духовного возрождения человека, который этою верою усвояет себе искупление, совершенное Христом, и вступает в новый завет с Богом, возрождается для новой, святой жизни. Цель духовного возрождения обозначена у апостола словами: εἰς τò εἰ̃ναι ἡμα̃ς ἀπαρχήν τινα τω̃ν αὐτου̃ κτισμάτων, чтобы нам быть некоторым начатком Его созданий. Здесь апостол, имея в виду обычай библейских евреев — во исполнение требования закона (Исх 22:29; 23:19; 34:22; Лев 2:12; Чис 18:12; Втор 18:4; 26:10; Притч 3:9; Иез 20:40) приносить в дар Богу и святилищу его первые и лучшие плоды (решит биккурим) земли, называет первенствующих христиан начатком плодов духовной нивы (как и у ап. Павла, 1 Кор 3:9) в смысле первенства времени и достоинства (primi et honoratissimi, по Икумению). При этом апостол рассматривает христиан в отношении к целому миру, как творению Божию. Обновление должно коснуться всего мира, так как все создания ожидают, по ап. Павлу (Рим 8:19-21), восстановления в первобытном совершенстве; такое восстановление началось с первым пришествием Христовым, а окончится по втором Его пришествии. Христиане же, по ап. Иакову, суть первые начала, первые носители этого обновления, вследствие малочисленности своей называемые «некий начаток». По блаж. Феофилакту, слова «начаток некий» означают преимущество и высшее достоинство, а «созданием» называет видимую природу». Если, таким образом, Бог по единой свободной любви и благости восхотел возродить людей и сделать их началом обновления всего мира, то может ли Он искушать человека ко злу и на погибель? Давая в ст. 18 последнее основание для опровержения пагубного заблуждения (ст. 13), апостол, вместе с тем, в упоминании о возрождающем человека «слове истины» предлагает тему для последующей своей речи (ст. 19-27) об отношении христиан к этому слову истины.

19-21 Слово истины евангельской — для того, чтобы быть в состоянии приносить благие плоды в жизни людей, прежде всего должно быть слушаемо и воспринимаемо с должным настроением. Необходимы, прежде всего, полная готовность и усердие к слышанию слова Евангелия. При этом апостол внушает читателям своим и всем христианам более всего слушать и усвоять слово истины, и менее всего стремиться к речам, к обилию слов. Здесь, напротив, нужна великая умеренность и осторожность (ср. 3:1-2). Еще более необходимо избегать страстного гнева, выражающего настроение плотского человека, безмерно далекого от правды Божией (ст. 20). Напротив, христиане, изгнав из сердец своих всякую нечистоту и всякий остаток себялюбия и злобы, должны с кротостью принимать в свои души, как в удобренную почву, насаждения евангельской истины, производимые видимым образом проповедниками Евангелия, а невидимым образом Самим Богом — в духовно-благодатном возрождении (ст. 21, сн. ст. 18). Апостольское наставление (ст. 19) касательно медленности в слове напоминает увещание ветхозаветного мудреца: «буди скоре в слушании твоем и с долготерпением отвещай ответ» (Сир 5:13); для первоначальных читателей послания, происходивших из евреев, наставление это было особенно понятно и внушительно, но и общий смысл его имеет большую психологическую ценность и важность. Блаж. Феофилакт по поводу этого апостольского наставления замечает: «Скорым нужно быть на слышание, не простое, но деятельное, возбуждающее прилагать выслушанное к делу. Ибо известно, что, кто слушает прилежно и внимательно, тот готов будет и исполнять слышанное, а кто, напротив, медленно располагается к чему-нибудь и откладывает то, тот впоследствии может и совсем отстать от предприятия. Посему относительно изучения божественных предметов апостол заповедует скорость, а относительно того, совершение чего соединено с опасностью, медленность. Таковы: слова, гнев. Ибо говорливость в гневе не оканчивается добром».

22-25 Слово истины, чтобы приводить людей ко спасению, не только должно быть тщательно и внимательно слушаемо, но, подобно зерну, принимаемому и усвояемому землею, должно быть всажденным в почву сердца человеческого и дать соответствующий росток, т. е., выразиться и проявиться в добрых делах; вся жизнь и деятельность человека-христианина должна быть выражением и осуществлением того, чему поучает слово истины. Кто не проводит слова истины в жизнь свою, тот лишь обманывает себя самого, ошибочно думая, что божественное слово и в таком случае будет для него полезным, принесет ему блаженство (ст. 25), спасение, чего в действительности не может быть: совершенство и блаженство достигаются не простым слушанием или знанием слова истины, а деятельностью, сообразной с опознанным словом истины (ср. Мф 12:24-26). Истину эту апостол далее уясняет наглядным примером: слово Боже, сообщающее человеку истину (ст. 18), уподобляется у св. Иакова зеркалу, причем, если в зеркале человек рассматривает образ своего внешнего бытия (πρόσωπον τη̃ς γενέσεως), в слове Божием изображается внутренний облик человека, образ его нравственного существа; но как человек, увидевший в зеркале черты лица своего и не сделавший никакого применения из своего наблюдения, не оправивший, напр., своей головы, скоро и бесследно утрачивает из памяти полученное при смотрении в зеркало впечатление, так и человек, слушающий слово евангельское истины и не исполняющий его, не имеет слова Божия «пребывающим» (Ин 5:38) в нем, забывает о нем, и оно не приносит ему спасительных плодов. «От обыкновенного зеркала апостол переводит речь к зеркалу мысленному, ничего не выведши из представленного в кратких словах примера. Ему надлежало бы сказать так: кто слушает закон и не исполняет, тот подобен человеку, рассматривающему лицо свое в зеркале. Как этот посмотрел на себя, отошел, и тотчас забыл, как он, так и тот, усмотрев из закона Моисеева, для чего он сотворен, именно для славы Божией и для жизни по образу создавшего его Бога, ничего из виденного не исполнил, но поступил точно так же, как смотревшийся в зеркало: ему следовало бы воспользоваться виденным, а он, каков и тот. И не без цели поступает так апостол, умалчивая нечто: он сосредоточивает слушателя и напрягает его слушать это не между делом. Ибо блаженны не такие слушатели, а соединяющее с слушанием дело» (блаж. Феофилакт). Полезно и спасительно слушание и изучение слова евангельского лишь в том случае, если за этим слушанием и изучением следует деятельное пополнение правил и заветов Евангелия. Слово евангельской истины (ст. 18), как слово, посеянное в сердцах наших (ст. 21), написанное не на скрижалях каменных, а на скрижалях сердца (2 Кор 3:6), есть божественное слово, вполне соответствующее нашей истинной природе. В этом смысле оно есть «закон совершенный, закон свободы» (νόμος τέλειος, ν. τη̃ς ἐλευθερίας, ст. 25), сравнительно с ветхозаветным законом, который у другого апостола именуется законом немощным и несовершенным (ср. 7:18-19) и законом рабства (Гал 5:1): «то был закон внешний, дробный, порабощающий волю, а это закон внутренний, действующий внутренне на волю человека» (проф. Богдашевский). О свободе закона евангельского ап. Павел говорит: «закон духа жизни во Христе Иисус освободил мя есть от закона греховного и смерти» (Рим 8:2). «К словам «закон совершен» прибавил (ап. Иаков) «закон свободы», чтобы указать на отличительную его черту - свободу; ибо закон Христов, освободив от рабства плотского, поставляет приходящего к Нему в свободе, делает его чрез эту свободу более внимательным и освобождает его от забвения, вредного для всего доброго» (блаж. Феофилакт). Если в Ветхом Завете праведность состояла в соблюдении «заповедей и оправданий Господних» (Лк 1:6), то в рассматриваемом месте у апостола (ст. 25) говорится о таком проникновении в закон природы, о таком усвоении его, которое ведет к осуществлению закона «Закон свободы» есть не только закон, свободно исполняемый, но и закон, дающий вам свободу, но все это — при условии «пребывания» (παραμείνας) христианина в этом законе, т. е., если он сделает его постоянным законом жизни и деятельности своей, — и при стремлении человека быть ее «слушателем забывчивым», но «творцом дела». «Под блаженством, которое обещается исполнителю закона, разумеется прежде всего блаженство самого делания, как видно из выражения ἐν τη̨̃ ποιήσει αὐτου̃ («в делании своем»), а потом и будущее блаженство, вливающее отраду в сердце человека при делании его в настоящей жизни» (еп. Георгий).

26-27 Закон евангельский безусловно совершен; но отношение людей к этому совершенному закону может сложиться по образу и примеру отношения иудеев к закону Моисееву: от такого неправильного отношения к закону Евангелия и предостерегает св. Иаков в ст. 26-27, вооружаясь здесь, ст. 26, как и ниже 3:1-8, против грехов языка, особенно — против страсти к учительству. Порок этот был, видимо, очень распространен в современном апостолу еврейском, а затем и иудео-христианском обществе. «По понятию иудеев, благочестив тот, кто оказывает верность в делах, потому что таковый кажется не принадлежащим к толпе. Иудеи, исполняя до тонкости предписания закона, высоко думали о себе, полагая в соблюдении их все благочестие по отношению к Богу, и, занимаясь только ими одними, мечтали стяжать чрез них блаженство... Удерживая от такого мнения, апостол и дает настоящее наставление. Упомянув об исполнителе дела и назвав его блаженным, он тотчас исправляет зло, рождающееся у многих при исполнении» (блаж. Феофилакт). Так, по апостолу, возможно пустое (μάταιος), ничтожное и тщетное благочестие как при исполнении закона Моисеева, так и при следовании совершенному закону Христову: от этой опасности показного благочестия апостол и предостерегает в ст. 26. Стих же 27-й, в противоположность ложному благочестию, называет истинное благочестие (θρησκεία) и характеризует его с двух сторон. Первая черта истинного, имеющего цену в очах Божиих, благочестия состоит в том, «чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях»: конечно, это лишь частный пример, один лишь из видов деятельной любви и истинного благочестия, избранный, вероятно, как любимый образ у священных писателей Ветхого (а зачем и Нового) Завета для представления бескорыстной любви и благотворительности (напр., Втор 10:18, сн. Иов 29:12-13; Пс 68:6). Эта деятельная любовь и благотворительность, чтобы быть истинно спасительною, должна иметь в основании своем веру в Господа Иисуса Христа (Иак 2:1). «Итак, если хочешь быть благочестивым, обнаруживай благочестие не в чтении, но в исполнении закона, которое состоит особенно в оказывании сострадания к ближнему, ибо сострадание к ближнему есть своего рода уподобление Богу. «Будьте, сказано, милосерды, как и Отец ваш небесный» (Лк 6:36); только милосердие наше должно быть чуждо лицеприятия» (блаж. Феофилакт). «Вот то, чем можем уподобляться Богу, — именно милосердие и сострадание. Посему, если мы этого не имеем, мы лишены всего» (Иоанн Златоуст). Другую черту истинного, чистого и непорочного благочестия составляет, по апостолу Иакову, сохранение себя не оскверненным от мира. Мир, ὁ κόσμος, здесь понимается в смысле воззрения на него евангелиста Иоанна (7:7; 12:31; сн. 1 Ин 5:19) — как совокупность всех враждебных Богу и добру сил. Беречь свою душу от всякой нечистоты мира, лежащего во зле, противостоять злу и бороться с ним — это, вместе с делами милосердия и любви, является существенным признаком истинного служения Богу.