Два громадных полотна развернулись пред нами. Бледными кажутся рядом с ними даже такие свидетельства о священстве, как Амвросия Медиоланского, блаженного Иеронима или Григория Двоеслова. Мы воспользуемся этими классическими документами в своем месте, но здесь оставим их без внимания, поскольку дело идет о воспроизведении образа идеального пастыря, и жизнью, и делом, и словом раскрывающего пред нами с силой неотразимой наглядности все несказанное величие пастырства. Единственное, что не теряет своей силы даже в сопоставлении с этим могущественными образами, это то, что явил нам жизнью, делом, словом отец Иоанн Кронштадтский. Более того, - лишь впервые, быть может, во всей своей неповторимости обнаруживает себя сила, заключенная в явлении о. Иоанна Кронштадтского, именно в сопоставлении с этими колоссами.
     Иоанн Златоуст - пастырь по призванию. Если он уклоняется от пастырства, то только потому, что слишком хочет его, но недостойным себя сознает. Дозревает он - и выводит его Господь на подвиг священства. Тут разверзаются златые уста. Пастырство выливается в слове, чудодейственно являющем, именно в пастырском делании, всю полноту учения Церкви. Сила Божественной Истины в том, что она вся содержится во всем. Это, как никогда и нигде, явленно в слове Златоуста. К чему ни прикоснется отец Иоанн, - во всей многогранности своей изливается Истина, в том лишь виде и в той лишь мере, как это потребно для того, чтоб дать нужное, в данный момент и для данного случая пастырское вразумление. Не предмет, как таковой, изображает отец Иоанн, как то сделал бы св. Василий Великий, давая исчерпывающую его "теорию", и богословски совершенную, и научно исчерпывающую, а поводом его берет очередным для достижения единственной цели, которая наполняет его жизнедеятельность: душепопечения. Слово отца Иоанна неизменно обращено к пастве, заботой о спасении которой наполнена его душа. В этом впечатляющая сила Иоаннова слова, сохранившаяся доныне: читая или слушая его, каждый ощущает, что именно к нему обращено непосредственно это слово - эта живая речь пастыря. Устами отца Иоанна неизменно говорит пастырская совесть, действием пастырской любви обращенная в живое слово.
     Любовь! Ведь это дар и жизнь пастырства! "Любовь эта дается в таинстве рукоположения, как благодатный дар свыше". "Я умираю тысячью смертей за вас, всякий день: ваши греховные обычаи как бы разрывают на мелкие части мое сердце". "Если бы не стали обвинять в честолюбии: ты каждый день видел бы, как проливаются слезы. Вы для меня вс(... Если бы сердце мое, разорвавшись, могло открыться пред вами, вы бы увидели, что вы все там, просторно помещены, - жены, дети, мужчины". "Хотя бы ты шестьсот раз меня бранил: от чистого сердца, чистым помыслом говорю тебе: мир, и не могу сказать худого, ибо любовь отца во мне... Тем более буду любить вас, чем более любя, менее любим буду. Ибо многое соединяет нас: одна Трапеза предложена, один у нас Отец".
     Отсюда вытекает мученическая природа пастырства. "Добрый пастырь, каков он должен быть по заповеди Христовой, подвизается не менее тысячи мучеников. Мученик однажды умер за Христа, а пастырь, если он таков, каким он должен быть, тысячекратно умирает за свое стадо". Отсюда и другой вывод - неожиданный. "Не полагаю, чтобы между священниками было много спасающихся, напротив - гораздо больше погибающих, и именно потому, что это дело требует великой души. И тогда, когда другие грешат, - вина падает на него". Пример: умер кто не напутствуем Таинствами - на ком гибель души?
     Мы помним, как говорил Иоанн, убегая от пастырства. Теперь он говорит под его бременем, высоким, но тяжким. Эту кровь души редко когда отец Иоанн делает предметом своих откровений, но она неизменно ощущается, как живой источник его вдохновенного слова - этого ни с чем не сравнимого слова, способного в любой момент и по любому поводу, отправляясь от любого звука Божественной Истины, излить на слушателя потоки мыслей, образов, примеров, сопоставлений, поучений угроз и утешений, объединенных единственной целью: возвысить до себя свою паству и слить ее с собою во всепоглощающем устремлении к Богу.
     Иное святый Григорий. Это - человек чувства, созерцания, поэзии. Это - натура мягкая, робкая, уступчивая. Его устремление - наука, безмолвие, пустыня. Пастырство для него - жертва, на которую он идет, совершая над собою насилие. Он бежит от нее не потому, что не готов, а потому, что есть лучшее. Если для Иоанна жизнь кончается изгнанием, отрывающим его от дела жизни, то для Григория жизнь кончается бегством, последним из многих, добровольным уходом в вожделенное безмолвие. "Поста-вьте над собою другого, - говорит он, - который будет угоден народу, а мне отдайте пустыню, сельскую жизнь и Бога... Простите…" Если он после первого своего бегства возвращается, то только потому, что хочет "быть, а не казаться угождающим Богу", как он говорит об этом в своей стихотворной автобиографии, а также из боязни, чтобы "прогне-ванное простодушие отца" не обратилось в отеческое проклятие. Впоследствии, принудительно поставленный на высокие церковные степени, он прибывает на них, - но как? "А я сокрушенный бедствиями и болезнями, как связанный конь, не переставал прядать ногами, жаловался на порабощение и стеснительность уз, изъявлял желание видеть свои пажити и эту мою пустыню". А вот - конец! "Вот я дышащий мертвец, вот я побежденный и вместе (не чудо ли?) увенчанный, взамен престола и пустой пышности стяжавший себе Бога и божественных друзей... Стану с ангелами... Сосредоточусь в Боге.... Что ж принесу я в дар церквам? Слезы". И так - пока не произойдет вожделенное слияние с Троицей, "Которой и неясные тени приводят меня в восторг".
     Самое священство он воспринимает, как восхождение к Богу. "Священство - это освящение мыслей, приближающее человека к Богу и Бога к человеку". Или, как он писал однажды священнику Сакердоту: "стяжевать Бога и чрез приближение и восхождение к Нему делаться Его стяжанием". К Богу всецело устремлен св. Григорий - этот "ум" (нус), зрящий Беспредельного. Мастер он слова не меньший, чем Златоуст, но как иначе смотрит он на него, чем тот! "Только словом владею я, как служитель Слова, никогда добровольно не хотел бы пренебрегать этим богатством... Оно спутник моей жизни... вождь по пути к Небу и усердный сподвижник". Слово для св. Григория не средство пастырского общения, а самоцель - нечто роднящее с Богом-Словом. Скупо и точно, а вместе с тем поэтически-возвышенно умеет он облечь каждую мысль, каждый образ в слово - тут он мастер непревзойденный. Находит он и собственное утешение в слове - то отдых души. Это уже всецело поэтическое слово - некая, пусть одухотворенная, но все же дань земле земного человека. "Изнуряемый болезнью, находил я в стихах отраду, как престарелый лебедь, пересказывающий сам себе звуки крыльев". То - отдых. Но когда подходил он к слову, как к делу жизни, то в нем обретал свое божественное существо, ибо это слово отражало в себе Слово...
     И рядом с этими двумя гигантами - наш отец Иоанн Кронштадтский... Деревенский паренек северного захолустья, сын бедного причетника, с болезненным трудом едва одолевший примитивную начальную школу. Контраст разительный! Там - вершина культуры, гениальная одаренность, расцвет таланта - и принесение всего этого богатства к подножию Креста: самораспятие! Там - сознательное отвержение мира, во всей своей прельстительности познанного, там - некая драма самоотвержения, самопреодоления и сознательный, в понимании всего величия подвига священства, волевой акт принятия его в зените расцвета всех своих дарований. Здесь - исходное убожество - и медленный подъем. Подъем, точнее сказать, органический рост - откуда? Из недр наследственно отстоявшейся православной культуры - примитивной, но цельной. Священство не в результате взвешенного, продуманного, прочувствованного, в некоторых отношениях мучительного выбора, носящего следы героического подъема, а естественный итог медленного и спокойного пути, размеренного, и ничего ни трагического, ни героического не заключающего в себе, даже ни в каких внешних особых актах не выражающегося - проторенного, исхоженного пути, которым свою жизнь провождали и кончали отцы, деды, прадеды. Совершенно обычное видим мы начало прохождения этого пути уже в сане пастырском. И внезапно - полная метаморфоза, исполненная чудес: поток чудес, море чудес, изливающееся сквозь обычные, привычные обнаружения пастырства по всему пространству России, и это годами, десятилетиями, в размерах и формах таких, что не жития уже приходят на ум, а хождение Самого Спасителя по нашей грешной земле. А за этим потоком чудес - все та же смиренная фигура обыкновенного батюшки, который в простых, скромных, до конца правдивых выражениях знакомит нас с тем, что происходит в его душе. "Моя жизнь во Христе, или минуты духовного трезвения и созерцания, благоговейного чувства, душевного исправления и покоя о Боге". Так назван его дневник - интимный. Открыто он высказывается, - так же просты его поучения. И со всем по-новому раскрывается перед нами тайна священства. Это не высокий предмет, о котором нам красноречиво, убедительно, потрясающе сильно говорят, - а живая реальность. Священство - пред нами в полной наглядности, во всем, ему свойственном: и в величайших явлениях святости, преодолевающих с простотой житейской обыденности естества чин, и в том душевном подвиге, который эту чудотворность делает возможной - и не только чудодейственно возможной в своей необычной неповторимости, а именно возможной в своей не только для всех доступности, а даже больше - обязательности. Только верь, - по-настоящему верь! "Почто усомнился, маловере!" И как-то естественно и незаметно обнаруживаем мы, что тут уж не тайна священства перед нами, а тайна Живого Христа - точно Сам Христос, в образе русского батюшки, прошел по Русской земле.
     Реальность ли Святая Русь? Показал нам отец Иоанн ее - и в себе, и в нас самих, в Русской земле, которая не только испытывала силу его чудес, но участвовала в их над собою совершении. "Чудотворна та икона, которая сильна возбудить веру в свою чудотворность". Это изречение 93-летнего митрополита Исидора вспомнил по поводу отца Иоанна Кронштадтского архиепископ Никанор - применительно к его чудотворениям. Это суждение не принижает величия отца Иоанна. Оно лишь подчеркивает то обстоятельство, что здесь не над Россией как бы механически совершалось чудо, а его, в лице отца Иоанна, совершала Русь - в том ее облике, который и позволил ей именоваться Святой Русью. Господь как бы показал нам воочию, что жива была вера на Руси накануне даже ее страшного падения. В лице отца Иоанна получила она как бы высшее свое выражение и воплощение, являя собою некий зенит русской святости, некий завершительный ее итог, как бы куполом светозарным покрывающий наше прошлое...
     Чрезвычайно поучительно то, как вера отца Иоанна облеклась в плоть чуда. Просто рассказал он о том, как совершилось первое чудо его жизни.
     "Ночью я любил вставать на молитву. Все спят... тихо. Не страшно молиться, и молился я чаще всего о том, чтобы Бог дал мне свет разума на утешение родителям. И вот, как сейчас помню, однажды, был уж вечер, все улеглись спать. Не спалось только мне, я по-прежнему ничего не мог уразуметь из пройденного, по-прежнему плохо читал, не понимал и не запоминал ничего из рассказанного. Такая тоска на меня напала: я упал на колени и принялся горячо молиться. Не знаю, долго ли я пробыл в таком положении, но вдруг точно потрясло меня всего. У меня точно завеса спала с глаз, как будто раскрылся ум в голове, и мне ясно представился учитель того дня, его урок; я вспомнил даже о чем и что он говорил. И легко, радостно так стало на душе..." Так возник спасительный перелом.
     А как совершилось первое его священническое чудо? И об этом поведал он: "Дело было так. Кто-то в Кронштадте заболел. Просили моей молитвенной помощи. У меня и тогда была уже такая привычка: никому в просьбе не отказывать. Я стал молиться, предавая в руки Божии, прося у Господа исполнения над болящим Его Святой воли. Но неожиданно приходит ко мне одна старушка (родом костромичка), которую я давно знаю. Она была богобоязненная, глубоко верующая женщина, проведшая свою жизнь по-христиански и в страхе Божием кончившая свое земное странствование. Приходит она ко мне и настойчиво требует от меня, чтобы я молился о болящем не иначе, как о его выздоровлении. Помню тогда я почти испугался: "Как я могу, - думал - иметь такое дерзновение?" Однако эта старушка твердо верила в силу моей молитвы и стояла на своем. Тогда я исповедал перед Господом свое ничтожество и свою греховность, увидел волю Божию во всем этом деле и стал просить для болящего исцеления. И Господь послал ему милость Свою - он выздоровел. Я же благодарил Господа за эту милость. В другой раз по моей молитве исцеление повторилось". Отец Иоанн здесь увидел волю Господню, началось его "послушание" чудотворений - беспримерное.
     Четверть века длился расцвет его, если начальным рубежом этого расцвета принять коллективное письмо, появившееся в "Новом времени" 20 декабря 1883 года (ровно за 25 лет до кончины!) - "благодарственное заявление" за десятки подписей, свидетельствовавшее о физическом исцелении и о возвращении исцеленных к Церкви по спасительному совету чудотворного целителя "жить по правде Божией и как можно чаще приступать ко Святому Причастию". Эти четверть века отец Иоанн провел буквально, за исключением немногих часов ночного уединения, - на людях, став церковно-общественным достоянием и, вместе с тем, неиссякаемым источником благодати, во всех представимых формах благостыни и доброделания широко расточаемой. Грандиозного масштаба благотворения, и в форме организации труда, и в форме личного подаяния, прозорливо размеренного, не утрачивающего в своей массовости характера личного во Христе дара, благодатно индивидуализованного. Неслыханного масштаба и невиданных форм духовничество, выливающееся в потрясающие явления общей исповеди многотысячной толпы, как бы насквозь прозираемой "умными" очами духовника и им приводимой к стопам Христа, тут же иным в Своих крестных страданиях даже видимого. Духовное окормление тысяч, десятков тысяч, сотен тысяч людей, во мгновение ока, на ходу, в "случайных встречах", в мимолетных беседах и замечаниях, а порою и в мистических встречах и видениях, преодолевающих пространство - некое тоже беспримерное, неслыханное и невиданное всероссийское "старчество", водительство душ, явление собою общенародной совести, одним прикосновением к которой обновляется и напутствуется душа. Изо дня в день возобновляемое церковно-богослужебное торжество, объединяющее многие тысячи верующих, лично каждодневно возглавляемое и с громадным молитвенным подъемом проводимое - некое зримое евхаристическое чудо благодати Божией, в образе отца Иоанна являемое и производившее неизгладимое впечатление на всех участников, - особенно на тех, кто имел счастье присутствовать в алтаре, а тем более сослужить отцу Иоанну. Неумолкающая проповедь - не только в форме обычных поучений на литургии, неотменно говоримых отцом Иоанном и неукоснительно потрясавших слушателей не только содержанием, в простоте своей приближавшимся к проповеди евангельской, но и духовной силой, буквально обжигавшей душу верующих и выжигавшей неверие и сомнение у колеблющихся: так звучали в устах отца Иоанна слова Спасителя, так иногда веще звучало его собственное слово. Торжество Евхаристической Трапезы, каждодневно многотысячной и заключаемой умилительным совместным "потреблением" Святых Даров в алтаре всеми сослужащими, а порою и иными из присутствующих в алтаре, - особо к тому отцом Иоанном призванными - в новых формах возрожденные "агапы" первохристианские - сколь величественные в своей массовости, пронизываемой духовными очами о. Иоанна: не допускал он к чаше к тому неготовых, не с чистым сердцем подходящих! И, наконец, - чудеса, море, океан чудес, и непосредственно совершаемых, и заочно, по молитве на молебне, по молитве за проскомидией, по молитве в любой час и момент богослужения, по молитве на любой встрече, по молитве, вызванной чьим-то зовом молитвенным из далеких пространств.
     Чудом было и самое существование отца Иоанна - это его молитвенное горение. То, что рисовалось Иоанну Златоусту, как недосягаемый идеал священства, а именно, достижение высшей аскезы в условиях всецелой погруженности в мир - то было осуществлено отцом Иоанном Кронштадтским. Семейная жизнь, превращенная в братское сожительство во Христе; непрерывная цепь общественных оказательств, превращенная в дело напряженной и действеннейшей пастырской любви; золотой дождь, непрерывно сыплющийся и дающий в руки огромные возможности материальные, а вместе с тем рождающий тьму тончайших соблазнов, превращенный в немедленную и непосредственную раздачу всего получаемого, в которой одна рука действительно не знает, что делает другая, но которая вместе с тем прозорливостью духа становится чудодейственно-разумной и индивидуально-осмысленной; слава, переходящая уже границы нашего великого государства и приобретающая характер всесветный, и личное могущество, ставящее его выше всякого другого человека, превращающееся в каждодневное и ежечасное прославление имени Божия, в сознании своего личного ничтожества и, наконец, в раскрытии своего сердца Богу и человекам, приобщающие всех к тайне его "жизни во Христе". Священство в высшем его проявлении - пред всеми раскрытое во всей своей небесной чистоте, во всем своем неизреченном могуществе. О священстве говорили с силой неподражаемой и неповторимой Иоанн Златоуст и Григорий Богослов. Делом и словом отец Иоанн Кронштадтский - показал, явил его в славе предельной.
     Знаменательна в облике отца Иоанна его "обыкно-вен-ность". Он - первый среди равных, некое сосредоточение в одном лице всего лучшего, что свойственно было русскому священнику от века. Отпрыск "династии" священников и причетников, в течение трехсот лет обслуживавшей свою сельскую церковь, отец Иоанн прошел обычную учебу духовную, никак не поколебавшую его патриархальной зависимости от матери, скромной дьячихи, которой он посылал в бытность свою студентом весь свой шестирублевый письмоводительский заработок. Известно, как он, уже священником, заболев, вопрос о нарушении поста, требуемого врачами, поставил в зависимость от слова матери - не благословившей его на такою вольность. Мечтал он в бытность студентом о миссионерской деятельности, но силой вещей пошел обычным путем. Женился он на поповне, "невесте с местом", дочери кронштадтского протопопа, Елизавете Константиновне Несвицкой. Каково было удивление его, когда войдя в Андреевский собор, где суждено было прослужить ему всю свою долгую жизнь, он узнал храм, который открыт был ему во сне и который показался ему тогда "так, как бы я был тут свой человек". Так стал он батюш-кой, батюшкой и остался до конца своих дней - лишь расширяя и наполняя свою деятельность, но не меняя ее и ни в чем не изменяя ей. Стал он "всероссийским", но именно - батюшкой. Именно в этом своем качестве был он для всех "своим", близким, родным. Это с особенной силой почувствовалось, когда не стало его. Это отметил такой далекий от Церкви, но чуткий к жизни человек, как М.О. Меньшиков, который писал в "Новом Времени" о впечатлении, произведенном смертью отца Иоанна. "Умирали Достоевский, Тургенев, Чайковский - относительно малый круг общества затронут был. Суворов, Скобелев! Круг гораздо шире, - но все не то!" Толстого называет Меньшиков. "И с именем его не соединено таинственных заветных чувств, что связывают с "отцом Иваном" всякую деревенскую бабу, всякого пастуха, всякого каторжника в рудниках Сибири... Отец Иоанн занимал более чем кто-нибудь психологический центр русской народной жизни. Только "святой" объемлет все воображение народное, всю любовь" - объясняет это Меньшиков. Но умирали оптинские старцы, умрет епископ Феофан, митрополит Филарет Московский - называю наиболее видных людей, к которым пристает этот эпитет: не было такого впечатления! Близость была к отцу Иоанну не просто как к святому и чудотворцу, - а как к "своему", родному, близкому, "батюшке", который сумел стать таким силой своей пастырской любви, для всех на всем протяжении России.
     "Вот его ввели храм для служения. Выходит он на солею читать и петь на утрени или прочесть входные молитвы пред литургией. Выходит всегда радостный, сияющий, как красное солнышко. "Здравствуйте, дорогие братья и сестры о Христе, с праздничком вас поздравляю" - приветствует он их. И сразу какой-то духовный ток, наподобие электрического, пронизывает толпу от этого вседушевного приветствия, вся она колыхается, и из нее несутся в ответ радостные восклицания, выражающие и восторг пред ним, и радость от общения с ним: "Радость ты наша, дорогой ты наш" и т.д. Но выразительнее всех других звучало обращенное к нему из толпы восклицание: "Родной ты наш". Оно чаще других и слышалось, всегда с невыразимо искренним оттенком голоса" (Речь произнесенная в сороковой день).
     Только одно явление русской жизни, позднейшее, может в известной мере быть сопоставлено с "популярностью" отца Иоанна. То - Патриарх Тихон, в котором церковный народ русский сосредоточил свои последние упования, свою прощальную любовь, свою былую тягу к Церкви. Это сопоставление лучше, чем что-либо, способно определить всю громадность образа батюшки Иоанна. Но только поняв, что отца Иоанн есть всецело и только "батюшка", поймем мы тайну и чудотворения и чудодейственного воздействия на людей отца Иоанна.
     "Зри Бога твердо сердечными очами и во время Его созерцания проси чего хочешь во имя Иисуса Христа, - и будет тебе. Бог будет для тебя всем в одно мгновение, ибо Он простое существо, выше всякого времени и пространства, и в минуты своего сердечного единения с Ним, совершит для тебя все, что тебе нужно к спасению тебя и ближнего, и ты будешь на это время сам причастен Божеству по приискреннему общению с Ним: "Аз рех: бози есте" (Пс. 81, 6). Как между Богом и тобою на этот раз не будет промежутка, то и между твоим словом и между самым исполнением тоже не будет промежутка; скажешь, - и тотчас совершится, как и Бог: "рече - и быша, повеле - и создашася" (Пс. 148, 6). Это - как относительно Таинств, так и вообще духовной молитвы. Впрочем, в Таинствах все совершается ради благодати священства, которою облечен священник, ради Самого верховного Первосвященника - Христа, Коего образ носит на себе священник, - поэтому, хотя он и недостойно носит на себе сан, хотя и есть в нем слабости, хотя он и мнителен, маловерен или недоверчив, тем не менее Тайна Божия совершается вскоре, в мгновение ока". "Я ничто, но по благодати священства, чрез преподание Божественного Тела и Крови, делаюсь вторичным или третичным виновником исцеления болезней, чрез меня благодать Духа возрождает к пакибытию младенцев и возрастных, совершает в таинстве Евхаристии Тело и Кровь Иисуса Христа, соединяет верных с Божеством, чрез меня решит и вяжет грехи человеческие, затворяет и отворяет небо, подает душеспасительные советы, правила и пр. О, как досточтим сан священника! Братия, видите ли, сколько благодеяний изливает на вас Творец и Спаситель чрез священников!" "Иерей Божий! верь от всего своего сердца, верь всегда в благодать, данную тебе от Бога молиться за людей Божиих: да не будет вотще в тебе этот великий дар Божий, которым ты можешь спасти многие души... Искупай всякий молитвенный случай... и стяжешь великую себе благодать Божию". "Я немощь, нищета. Бог - Сила моя. Это убеждение есть высокая мудрость моя, делающая меня блаженным". "Сколько раз я ни молился с верою, Бог всегда слушал меня, и исполнял молитвы мои". "Как велик сан священства, как он близок Богу. Священник - это друг Божий, министр Царя Небесного. Я теперь обращаюсь к Нему, как к Отцу и Он исполняет все для меня. Не скоро достиг я этого, а постепенно. Вот, например, воды в Пинеге, где мне надо было ехать, не было, не мог попасть в Суру, я сказал: "Господи, Ты все можешь сделать, для Тебя все возможно. Ты Самого Себя дал нам, и мы совершаем Святые Тайны, осязаем Твое Тело и Кровь Твою, да и другим преподаем. Что может быть больше этого, а остальное все уж для Тебя возможно сделать нам. Наполни реки водой, чтобы мне благополучно добраться до Суры и вернуться назад: пошли дождичек". И вот Господь услышал меня и я получаю известие, что можно ехать, воды много прибыло. Вот как благопослушлив Он для всех обращающихся к Нему с верою".
     Кто мог бы так "просто" говорить о таких "страш-ных" вещах, - если не русский батюшка! Из этого его сознания вытекал и аскетизм, никак не надуманный, а естественно рождающийся. "До плотских ли наслаждений священнику, когда ему надобно неотменно наслаждаться единым Господом, да даст Он ему прошения сердца его? До плотских ли наслаждений, когда у него так много духовных чад, представляющих ему свои многочисленные духовные и телесные немощи, в которых нужно им душевно сочувствовать, подавать искренние советы, когда ему каждый день предстоит подвиг от всего сердца и со слезами молиться об них пред Владыкой, да не набежит на них, не расхитит их мысленный волк, да даст им Господь преуспеяние веры и разума духовного! До наслаждений ли плотских священнику, когда ему часто надо совершать службы в храме и предстоять Престолу Господню, когда ему так надо часто совершать Божественную пречудную литургию и быть совершителем и причастником небесных, бессмертных и животворящих Тайн, когда ему вообще так часто приходится совершать другие Таинства и молитвословия! Сердце, любящее плотские удовольствия, не верно Богу. "Не можете Богу работать и мамоне" (Матф. 6, 24). "Если Христос в тебе чрез частое причащение Св. Тайн, то будь весь как Христос: кроток, смирен, долготерпелив, любвеобилен, беспристрастен к земному, горняя мудрствующий, послушлив, разумен, имеющий в себе непременно Дух Его, не будь горд, нетерпелив, пристрастен к земному, скуп и сребролюбив". "Какие должны быть чистые, духовные уста у священника, столь часто произносящие всесвятое имя Отца и Сына и Святого Духа! Еще более - как духовно, чисто должно быть его сердце, чтобы вмещать и ощущать в себе сладость этого пречестного, великолепного достопоклоняемого Имени. О как должен священник удаляться от плотских наслаждений, да не соделается плотью, в которой не пребывает Дух Божий".
     Отсюда и сознание своей силы, - подлинно в немощи совершающейся. "Сколько раз смерть вступала в мое сердце, сообщая начатки свои и телу (числа нет), и от всех смертных случаев Господь избавил меня, помиловал меня Своей милостью несказанной, оживотворил меня. О, какою благодарностью ко Господу должно быть исполнено сердце мое. "Аще не Господь помогл бы ми, вмале вселилась бы во ад душа моя" (Пс. 93,17). "Господи! исповедую пред Тобою, что не на даче, не в лесу жизнь и здравие и крепость духовных и телесных сил, а у Тебя в храме, наипаче в литургии и в животворящих Твоих Тайнах. О, живот дающие Св. Тайны! О, любовь неизглаголанная, Божественные Тайны! О, промышление чудное и непрестанное Господа Бога о спасении и обожении нашем. О предображение вечной жизни Божественные Тайны".
     "Чтобы с верою несомненной причащаться Животворящих Тайн и победить все козни врага, все клеветы, представь, что принимаемое тобою из Чаши есть "Сый", т.е. Един Сущий. Когда будешь иметь такое расположение мыслей и сердца, то после принятия Святых Тайн вдруг успокоишься и оживотворишься, познаешь сердцем, что в тебе истинно и существенно пребывает Господь и ты в Господе. Опыт". Тут от немощи к всемогуществу - один шаг! "Господи! как я Тебя восхвалю, как я Тебя прославлю за силы Твои, за чудеса исцелений от Святых Тайн Твоих, явленные на мне и на многих людях Твоих, которые я недостойный преподал после таинства покаяния, эти святые, небесные, животворящие Твои Тайны. Вот они исповедуют предо мною силу Твою, благодать Твою, во всеуслышание говорят, что Ты простер на них чудодейственную руку Твою и подъял их от одра болезни, с одра смертного, когда никто не чаял, что они будут живы, - и вот после причащения Тела и Крови Твоей, Жизнодавче, они вскоре ожили, исцелели, в тот же день и час почувствовали на себе жизнодательную десницу Твою. А я, Господи, - очевидец дел Твоих - не прославил Тебя доселе во всеуслышание, в утверждение веры людей Твоих и не знаю, как и когда прославить Тебя, ибо всякий день занят я какими-либо делами. Ты Сам сотвори Себе Имя, Господи, якоже и сотворил еси; Сам прослави имя Твое, Тайны Твои".
     Как известно, Бог прославил Себя в Своем пастыре без всякой его о том заботы. В подобном умонастроении всецелой погруженности в Бога, мог отец Иоанн спокойно говорить о себе, ничего не замалчивая. Тут с особенной силой обнажается чистота его сердца. "Прост" был отец Иоанн, и потому мог отражаться в нем Господь - это, как любил говорить отец Иоанн, "простое" Существо. Метко говорил архиепископу Антонию епископ Михаил (Гриба-новский) об отце Иоанне: "Это человек, который говорит Богу и людям только то, что говорит ему его сердце: столько проявляет он в голосе своем чувства, столько оказывает людям участия и ласки, сколько ощутит их в своем сердце, и никогда в устах своих не прибавит сверх того, что имеет внутри своей души. Это высшая степень духовной правды, которая приближает человека к Богу". Полнота правдивости делает и объективно ценными и субъективно доходчивыми высказывания отца Иоанна в такой мере, что буквально нельзя найти подобия тому. И это так не только в отношении дневника, пусть опубликованного, но не для гласности пишемого, но в отношении высказываний нарочито обращенных к гласности. Поэтому, чтобы во всей цельности представить себе образ отца Иоанна как пастыря, лучше всего знакомиться с такими его высказываниями. Русский батюшка, превратившийся в молитвенника и чудотворца всей Земли Русской, встает тут пред нами, как живой, во всей этой своей благодатной "обыкновенности".
     Вот его автобиография, единственная, напечатанная в журнале "Север" в 1888 году.
     "Я сын причетника села Сурскаго, Пинежского уезда, Архангельской губернии. С самого раннего детства, как толь-ко я помню себя, лет четырех или пяти, а может быть и менее, родители приучили меня к молитве и своим религиозным настроением сделали из меня религиозного настроенного мальчика. Дома, на шестом году, отец купил для меня букварь, и мать стала преподавать мне азбуку; но грамота давалась мне туго, что было причиной немалой моей скорби. Никак не удавалось мне усвоить тождество между нашей речью и письмом; в мое время грамота преподавалась не так, как теперь: нас всех учили: "азъ", "буки", "веди" и т.д.., как будто "а" - само по себе, а "азъ" - само по себе. Долго не давалась мне эта мудрость, но, будучи приучен отцом и матерью к молитве, скорбя о неуспехах своего учения, я горячо молился Богу, чтобы Он дал мне разум, - и я помню, как вдруг спала точно пелена с моего ума, и я стал хорошо понимать учение. На десятом году меня повезли в Архангельское приходское училище. Отец мой получал, конечно, самое маленькое жалование, так что жить, должно быть, приходилось страшно трудно. Я уже понимал тягостное положение своих родителей, и поэтому моя непонятливость к учению была действительно несчастьем. О значении учения для моего будущего я думал мало и печаловался, особенно о том, что отец напрасно тратит на мое содержание свои последние средства.
     Оставшись в Архангельске совершенно один, я лишился своих руководителей и должен был до всего доходить сам. Среди сверстников по классу я не находил, да и не искал себе поддержки или помощи; они все были способнее меня, и я был последним учеником. На меня напала тоска. Вот тут-то и обратился я за помощью к Вседержителю, и во мне произошла перемена. В короткое время я продвинулся вперед настолько, что уже перестал быть последним учеником. Чем дальше, тем лучше и лучше я успевал в науках, и к концу курса одним из первых был переведен в семинарию, в которой окончил курс первым учеником в 1851 году и был послан в Петербургскую Академию на казенный счет. Еще, будучи в семинарии, я лишился нежно любимого отца, и старушка мать осталась без всяких средств к существованию. Я хотел прямо из семинарии занять место дьякона или псаломщика, чтобы иметь возможность содержать ее, но она горячо воспротивилась этому, и я отправился в академию. В академическом правлении тогда занимали места письмоводителей студенты за самую ничтожную плату (около десяти рублей в месяц), и я с радостью согласился на предложение секретаря академического правления занять это место, чтобы отсылать эти средства матери. Окончив курс кандидатом богословия в 1885 году, я поехал священником в Кронштадт, женившись на дочери протоиерея К.Н. Несвицкого, Елизавете, находившейся в живых и доселе; детей у меня нет и не было. С первых же дней своего высокого служения церкви, я поставил себе за правило: сколь возможно искреннее относиться к своему делу, пастырству и священнослужению, строго следить за своей внутренней жизнью. С этой целью прежде всего принялся я за чтение Священного Писания Ветхого и Нового Завета, извлекая из него все назидательное для себя, как для человека вообще и священника в особенности. Потом я стал вести дневник, в котором записывал свою борьбу с помыслами и страстями, свои покаянные чувства, свои тайные молитвы к Богу и свои благодарные чувства за избавление от искушений, скорбей и напастей. В каждый воскресный и в праздничный день я произносил в церкви слова и беседы, или собственного сочинения, или проповеди митрополита Григория. Некоторые из моих бесед изданы и весьма много осталось в рукописи. Изданы беседы "О Пресвятой Троице", "О сотворении мира" и "О блаженствах Евангельских". Кроме проповедничества, я возымел попечение о бедных, как и я, сам бывший бедняком, - и лет около двадцати назад в 1874 году провел мысль об устройстве в Кронштадте "Дома Трудолюбия для бедных", который и помог Господь устроить лет пятнадцать тому назад. - Вот и все".
     Познакомимся еще с одним документом: первой проповедью отца Иоанна. Она имеет эпиграфом слова Спасителя "Паси овцы Моя", и сказана была за первой литургией в Андреевском Соборе.
     "Эти слова верховного Пастыреначальника Христа известны всем нам, братия мои, потому что вы нередко слышали их при чтении Евангелия на всенощной воскресной, знаете и то, кому они были сказаны; я повторю, что они были сказаны апостолу Петру, и сказаны троекратно, в знак троекратного восстановления этого апостола, отрекшегося трижды от Господа своего. Эти же слова вещает Господь и нам, недостойным пастырям словесного стада Его, когда призывает нас, через посредство архипастыря к служению пастырскому. Дошло и до моего сердечного слуха слово Господа: "паси овцы Моя", повелевающее мне пасти вас, словесных овец Его.
     Сознаю высоту сана и соединенных с ним обязанностей, чувствую свою немощь и недостоинство к прохождению высочайшего на земле служения священнического, но уповаю на благодать и милость Божию, "немощная врачующую и оскудевающая восполняющую". Знаю, что может меня сделать более или менее достойным этого сана и способным проходить это звание. Это любовь ко Христу и к вам, возлюбленные братия мои. Потому-то и Господь, восстановляя отрекшегося ученика в звании апостола, троекратно спросил его: "любиши ли Мя?" и после каждого ответа его: "люблю Тя", повторял ему: "паси овцы Моя, паси агнцы Моя".
     Любовь - великая сила: она и немощного делает сильным, и малого - великим, и незначительного - достопочтенным, и прежде незнакомого и чужого делает скоро близким, и знаемым и любезным. Таково свойство любви чистой, евангельской. Да даст и мне любвеобильный ко всем Господь искру этой любви, да воспламенит ее во мне Духом Своим Святым.
     Высоко, я сказал, звание священника. Ибо чей это сан? Сан Христов. Он есть единственный Первосвященник, первый и последний, жертву приносящий и приносимый в жертву о всех; Он - "Альфа и Омега", первый и последний; мы облечены благодатью Его священства, Он Сам в нас и чрез нас священствует. Поэтому и мы сами должны глубоко уважать свой сан, и вы, братия, должны, для вашего собственного достоинства и спасения, глубоко уважать этот сан и повиноваться носителям его, снисходя к их немощам и недостаткам. Ибо мы, хотя возвеличены саном, но природа наша одинакова с вашей, немощная и подверженная преткновениям. И какой человек смертный может вполне соответствовать высоте и святости сана священнического? Если взять во внимание то одно, что священник предстоя самому престолу Божию в земном храме, должен так часто совершать животворящие и страшные Тайны Христовы, ходатайствовать, по наставлению и руководству Церкви, о всем мире, о благостоянии церквей Божиих во всей вселенной и соединении всех разномыслящих; приносить жертву благодарения о всех святых: праотцах, отцах, патриархах, пророках, апостолах, евангелистах, мучениках, воздержниках и всех праведных душах; молиться о живых и умерших, - то какое ангельское достоинство нужно для того? Нашей ли немощи это дело, когда мы, по грехам нашим, не смели бы и за себя рта открыть, чтобы умолить небесное правосудие и милосердие о наших собственных грехах? Нет: это дело высшей благодати, это дело безмерных заслуг Христовых. Он - Ходатай и приемлющий ходатайства. А если взять еще во внимание совершение прочих таинств, особенно - крещения, покаяния, брака, елеосвящения: какая требуется святыня, какое богатство любви Христовой от священника, совершающего эти таинства? Ибо во всех молитвах и священнодействиях, составляющих принадлежность таинств, дышит дух бесконечный любви Божией к роду человеческому, милосердия, крайнего снисхождения, святыни и нетления.
     А проповедование слова Божия, возвещение вечных истин Евангелия понятным для всех языком, проникнутым духом евангельской любви, чтобы научить, просветить, исправить, утвердить на стезе ведущей к вечности - какая это высокая и трудная обязанность! Без сомнения, во всем поможет нам благодать Божия, если мы будем достойны ее, и - если вы будете стараться ходить или жить достойно высокого звания христианского. И так вот вам, братия и сестры, во храме первое слово мое, которым я знакомлюсь с вами. Примите его открытым, прямым и добрым сердцем, примите меня в любовь вашу, и вспоминайте меня пред Господом в молитвах ваших, которые вы ежедневно Ему возносите. Заключу его благословением апостольским: "Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любы Бога Отца и причастие Святого Духа буди со всеми вами. Аминь".
     Через 25 лет отца Иоанна приветствовали в том же храме, поднося ему драгоценный крест. Он отвечал своей пастве так:
     "Спасибо вам, что вы благосклонно отнеслись к моим немощам. Да, я исполнен немощей, и знаю мои немощи, но "сила Божия в немощи совершается", и она дивно совершалась во мне в продолжение 25-летнего священствования моего, и, дерзну сказать, - ибо скажу истину,- чрез меня совершалась во многих, в простоте верующих, очевидным, осязательным образом. Слава Господу Иисусу Христу, "даро-вав-шего нам благодать на благодать". Говорю вам об этой силе Божией во мне для того, чтобы вы вместе со мною прославили великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, Коего благодать и милость не оскудевают и ныне, как не оскудеет до века. Кто исчислит за все это время бездну спасения Божия, совершавшегося во мне благодатью Христовою всякий день и - многократно! Не могу исчислить бесчисленного множества козней миродержца и приступов страстей, разрушенных милостью и силой Христовой во мне, по моей тайной молитве веры, ради сердечного покаяния и особенно - силою Божественного Причащения! Какой ангель-ский, многообъемлющий ум изочтет все тайные дары Божии душе моей - благодатные дары милости, очищения, освяще-ния, просвещения, мира, умиления, свободы и пространства душевного, радости в Духе Святом, дерзновения и силы, и многоразличной помощи, коих я невидимо сподобился во все дни моего священствования. Не могу исчислить бесчисленного множества врачеваний благодарных - душевных и телесных, совершенных во мне Господом чрез сердечное призвание чудесного имени Его. Слава Спасителю нашему Богу! Он видит, что я неложно воссылаю Ему эту славу. Только Им и о имени Его я славен, а без Него - бесчестен: только Им силен, а без Него - немощен; с Ним свят, без Него - исполнен грехов; с Ним дерзаю, без Него малодушествую; с Ним кроток и смирен, без Него раздражителен и не благ. "Возвеличите же Господа со мною, и вознесем Имя Его вкупе"...
     Еще значительно позже, в день своего семидесятилетия, 19 октября 1899 г. отец Иоанн, обращаясь мыслью назад, говорил так, снова вспоминая слова апостола о том, что "сила Божия в немощи совершается".
     "Кто мог думать из знавших меня в младенчестве, что я доживу до восьмого десятка лет, который по пророку составляет крайний предел жизни человека, земного странника? Рос я болезненным, слабым, и в самом младенчестве тяжкая болезнь - оспа, едва не свела меня в могилу - на волосок был от смерти, по меткой молве человеческой. Господь сохранил мне жизнь - я оправился, стал возрастать. Приспело время учиться, - и я отвезен был в школу, наука была темна для меня,- я не был подготовлен дома; самому надо было доходить до разумения и признания; сознавал и чувствовал я свою беспомощность, ревниво смотрел на успехи товарищей - и стал просить помощи и разумения у Бога, дающего всем просящим просто и без упреков (Иак. 1, 5), по выражению апостола Иакова - и открыл мне Господь разум: я озарился све-том Божиим, грамота стала ясна для меня, и стал я успевать в соответствующих возрасту и воспитательной цели науках; но и тогда, во время учения, сколько я перенес болезней.
     При слабых физических силах прошел я три образовательные и воспитательные школы: низшую, среднюю и высшую, постепенно образуя и развивая три душевные силы: разум, сердце и волю, как образ тричастной, созданной по образу Святой, Живоначальной Троицы, души. Высшая духовная школа, коей присвоено название Духовной Академии, имела на меня благотворное влияние. Богословские, философские, исторические и разные другие науки, широко и глубоко преподаваемые, уяснили и расширили мое миросозерцание, и я, Божией благодатью, стал входить в глубину богословского созерцания, познавая более и более глубину благости Божией, создавшей все премудро, прекрасно, благотворно, подчинившей все создания твердым, жизненным, гармоническим законам; особенно пленил мой ум и сердце премудрый и дивный план спасения погибающего рода человеческого чрез Божественного Агнца Божия Иисуса Христа, вземлющего грехи мира (Иоан. 1, 29); во мне развилось и окрепло религиозное чувство, которое было в меня вселено еще благочестивыми родителями. Прочитав Библию с Евангелием и многие творения Златоуста и других древних отцов, также и русского златоуста Филарета Московского и других церковных витий, я почувствовал особенное влечение к званию священника и стал просить Господа, чтобы Он сподобил меня благодати священства и пастырства словесных овец Его. Размышляя о чудном, любвеобильном домостроительстве Божием в спасении рода человеческого, я проливал обильные и горячие слезы, сгорая желанием содействовать спасению погибающего человечества. И Господь исполнил мое желание. Вскоре по окончании высшей школы я возведен был на высоту священнического сана.
     И вот сорок четвертый год прохожу это звание, принося Богу "молитвы, моления, благодарения за вся человеки, за царя, и за всех иже во власти суть" (1Тим. 2, 1-2) и принося почти ежедневно Бескровную Жертву, примиряя тварей с Творцом, ибо Господь дал священникам "служение примирения" (2Кор. 5, 18), через которое и сам примеряюсь ежедневно с Праведным Судиею, мною прогневляемым ежедневно, и людей примиряю, отвращая праведный Его гнев, движимый на нас, ради грехов наших, отводя их от кривых, погибельных путей и указывая пути правые. Благодарю Господа, подавшего мне возможность и удобство чрез частое совершение богослужения изучить весь круг наших богослужебных книг, познать их мудрый состав и богатство содержания и образы величайшего, спасительного покаяния грешных и милосердия Божия к кающимся - всю глубину богословия, вся сладость славословия Божия и дивные хвалы Божией Матери, любовь к Богу и различные подвиги бесчисленных святых.
     Благодарю Господа, что Он удостоил меня родиться и воспитаться и быть священником Святой Соборной и Апостольской Церкви и членом Ее (хотя и недостойным) и удостоиться ходатайства Ее перед Богом, на которое и надеюсь, что оно не посрамит меня, ибо не надеюсь на свои дела, которых не имею, а - на заслуги Господа Иисуса Христа, искупившего меня Кровью Своею от греха, проклятия и смерти, - на молитвы Божией Матери, святых ангелов и всех святых. Они умолят за меня Господа, и Он введет меня в царствие Свое небесное.
     Дорогие братия, иереи и сопастыри словесного стада Христова! Нам вверено от Бога величайшее служение. Мы облечены благодатью священства, мы уполномочены благодатью вседействующего всеосвящающего Духа Божия совершать величайшие Тайны Божии в Церкви - возрождения и освящения грешного человечества, обновления, примирения себя и его с Богом, мы предстоим Престолу Вседержителя лицом к Лицу, беседуем с Ним, умоляем Его, прославляем и благодарим Его, непрестанно обращаемся к Нему, как ближайшие "Его слуги и строители тайн Его" (1Кор. 4, 1). Какая от нас требуется вера, какое благоговение, какое внимание к себе непрерывное, какая чистота сердца, какое бесстрастие, какое упование на Бога, какая любовь к Богу и ближнему, какое дерзновение, какая мудрость и простота, какое отрешение от всякого зла, какое милосердие и сострадание к людям, погрязающим в грехах!
     Священник, живя на земле, должен быть небесным, "горняя мудрствующим, а не земная" (Кол. 3, 2) и весь предан Богу и спасению человеков! Где нам взять все это, откуда почерпнуть такую обильную благодать? Бог дал нам всякую благодать. Мы должны непрестанно испытывать себя, пробуждать себя от усыпления, которым враг старается непрестанно окрадывать нас; должны "возгревать дар благодати Божией" (2Тим. 1, 6), данный при рукоположении - должны быть день и ночь на страже и себя, и своих паств. Мы облечены благодатью священства, благодатью ходатайства за народ и за весь мир, благодатью совершать великие Христианские Тайны, которые сильно могут содействовать и нашему спасению, умудрению, укреплению духа и тела, и спасению наших ближних. Святые были подобострастные нам люди, но спаслись и сами и спасли многих, многих послушных им людей. Спасемся и мы сами и других спасем, если будем ревнительны: "ибо Сам Дух Святый ходатайствует о нас воздыханиями неизглаголанными" (Рим. 7, 26). . ."
     Еще позже, в 1901 году, по инициативе преосв. Назария еп. Нижегородского, состоялось встреча отца Иоанна с городскими священниками, и отца Иоанн сказал приблизительно следующее:
     "Досточтимые отцы и братие, сопастыри! Вы сами, как и я вижу, люди украшенные сединами, значит, сами богаты опытом жизни. Мне вас нечему учить. Но так как вы спрашиваете меня, как я достигаю благотворного действия на сердца людей, то я скажу вам. Я стараюсь быть искренним пастырем не только на словах, но и на деле - в жизни. Поэтому я строго слежу за собою, за своим душевным миром, за своим внутренним деланием. Я даже веду дневник, где записываю свои уклонения от Закона Божия, поверяю себя и стараюсь исправляться. Я целый день в делах, с утра до поздней ночи. Свое пастырское служение я совершаю не только в Кронштадте, но приходится часто путешествовать для этого по разным местам России. Меня осаждают каждый день просьбами, так что иногда мне тяжело и не хочется, но я делаю, стараюсь удовлетворить всех просителей. Где бы я ни был, а особенно в Кронштадте, я каждодневно сам совершаю Литургию и искренно, сердечно - усердно и благоговейно приношу святую бескровную жертву Богу о грехах своих и всех православных христиан. Молящиеся видят и чувствуют мое искреннее, благоговейное служение и сами проникаются святыми чувствами и молятся усердно. За каждой воскресной литургией я проповедую живое Слово Божие. В моих поучениях изображается моя внутренняя жизнь, моя душа; я беспощадно караю грехи, пороки и страсти человеческие, обличаю заблуждения сектантов и раскольников. Благодарение Богу - я сам вижу плоды своих пастырских трудов. В Андреевском соборе, а он большой, народу бывает тысяч до пяти, и все это множество слушает меня, как один человек, никакого шума, толкотни: глаза всех устремлены на меня. Когда я выхожу из храма, меня с любовью окружает народ, все с сияющими лицами, у всех видно благодатно-радостное настроение. Все это - плоды моей молитвы и проповеди. Извините меня, досточтимые пастыри, что я говорю так о себе. Боже сохрани меня, чтобы я говорил это для самохваления, Боже упаси. Нет, не я все это делаю, а благодать Божия, почивающая на мне - священнике..."
     Другая подобная беседа состоялась еще несколько позже в Сарапуле, по инициативе еп. Михея, в 1904 г. Вот что сказал отец Иоанн:
     "Всем известно, что родился я в Архангельской губернии, а курс окончил в Петербургской Духовной Академии. Непосредственно по окончании Академии я поступил на настоящее место, в город Кронштадт - священником к Андреевскому Собору. Город этот военный: здесь на каждом шагу встречаешь военных, матросов, мастеровых из гавани и проч. Матросы, большую часть времени проводящие в море на своих судах, попав на берег, стараются использовать свое свободное время во всю ширь, получить как можно больше удовольствий. Поэтому здесь всегда можно встретить было на улицах пьяных и слышать о многих безобразиях. С первых же дней своего служения мое сердце стало болеть при виде такой нехорошей и греховной жизни и естественно явилось твердое намерение, как-нибудь исправить этот пьяный, но хороший по своей душе народ. Особенно тяжело было видеть пьяных при возвращении домой после литургии. Поэтому я начал как можно чаще обращаться к ним со словом обличения, увещания и вразумления, убеждая их бороться со своей страстью и для этого как можно чаще посещать храм Божий, чтобы хотя бы утро проводить в трезвости. На первых порах, конечно, пришлось перенести мне много горя и неприятностей, но это не приводило в упадок мой дух, а напротив, еще сильнее укрепляло и закаляло для новой борьбы со злом. В это время я боролся со злом обычными в пастырском делании мерами, и не только не выступал, как общий молитвенник и председатель пред Богом, но даже и в глубине своей души такого желания и намерения не имел. Господу угодно было поставить меня на другой путь. Случилось это таким образом. В Кронштадте жила благочестивая, прекрасной души женщина Параскева Ивановна Ковригина, родом костромичка, отдавшая себя на служение ближним. Она стала убедительно просить меня молиться за того или иного страждущего, уверяя меня, что молитва моя за них будет действенна и для них полезна. Я же все время отказывался, совершенно не считая себя достойным быть особенным посредником между людьми, нуждающимся в помощи Божией, и Богом. Но неотступная просьба и уверения Параскевы Ивановны в помощи Божией, наконец, убедили меня, с твердым упованием и надеждой стал обращаться с мольбой к Богу об исцелении болящих и расслабленных душой и телом. Господь слышал мои, хотя и недостойные молитвы, и исполнял их: больные и расслабленные исцелялись. Это меня ободрило и укрепило. Я все чаще и чаще стал обращаться к Богу по просьбе тех или иных лиц, и Господь за молитвы наши общие творил и творит доселе многие дивные дела. Много чудес очевидных совершилось и ныне совершается. В этом я вижу указание Божие мне, особое послушание от Бога молиться за всех просящих себе от Бога милости. Поэтому я никому не отказываю в своей молитве и для посещения болящих езжу по просьбам их по всей России. Бывали случаи, когда просили меня изгонять бесов, и бесы повиновались и выходили из людей по моей молитве. Но бывали и такие случаи, когда мои старания не увенчались успехом,- бесы не выходили. Правда, бесы эти заявляли о себе, что они самые жестокие, самые упорные... И мои усилия в этих случаях потому не увенчивались успехом, что я сам был недостаточно подготовлен, не держал строгого поста, а по словам Самого Иисуса Христа "сей род ничимже исходит, токмо молитвою и постом", или недостаточно времени уделял данному лицу. При моих разнообразных и многочисленных трудах мне не приходится уделять много времени одному лицу, так как ожидающих моей молитвы и благословения было всегда множество. А так как при моей настоящей жизни мне постоянно приходилось быть в мире, посещая дома людей всякого звания и состояния, где предлагается угощение, которое мне приходится часто принимать, чтобы отказом не огорчить предлагающих с любовью, то естественно, мне не представляется возможным держать строгий пост. Вообще в своей жизни я не брал на себя никаких особенных подвигов, не потому, конечно, что не считаю их нужными, а потому что условия моей жизни не позволяют мне этого, и я никогда не показывал себя ни постником, ни подвижником и т.д., хотя ем и пью я умеренно и живу воздержанно.
     Относительно того, как создавалась моя настоящая известность, я должен сказать, что для этого я не принимал со своей стороны никаких мер и никаких усилий: все произошло самой собою, помимо меня. С тех пор, как случаи исцелений чрез меня стали умножаться, свидетели и очевидцы этого или же сами лица, испытавшие на себе благодать Божию, не желая оставаться неблагодарными пред Богом, объявляли о происшедшем в повременной прессе, через это случаи исцелений делались известными читающей публике и привлекали ко мне новые массы людей, жаждущих Христова утешения и милости Божией.
     Излишне говорить, что все случаи чудесных исцелений публикованы не мною, а самими испытавшими, и я не только не считаю себя сколько-нибудь лучше других иереев, но справедливо полагаю себя худшим, самым последним из вас и вообще всех иереев Русской Православной Церкви, потому что все, что есть во мне доброго,- это от благодати Божией, а все, что несовершенно и худо, то все мое, и если бы богатство благодати Божией, данное мне Богом, было у другого кого-нибудь, достойнейшего, он сделал бы добра больше, чем я.
     Враг рода человеческого с первых же дней моего пастырского служения стал подвергать меня разного рода искушениям. Прежде всего, он стал внушать мне какой-то безотчетный страх при совершении таинства крещения и божественной литургии, а потом стал колебать меня борьбой мыслей. Тогда я понял, что лишь постоянным и непрестанным наблюдением за собою и непрестанной молитвой я могу бороться с этим тайным и неусыпающим врагом. Я стал стараться сколько можно возможно глубже познать самого себя, т.е. свою душу, свою природу, свои немощи и недостатки. Чтобы это наблюдение за собою было постоянным, я с первых же дней моего служенья начал вести дневник. До сего времени я поставил себе за правило записывать вс( (выдающееся в моей духовной жизни) - и ту внутреннюю борьбу, которою я веду сам с собою, и горечь поражения со стороны князя власти воздушной, и сладость победы, и ту благодатную помощь, которую подает мне Господь в борьбе. По временам, перечитывая свой дневник и как бы оглядываясь назад на себя, видишь отчетливо, вперед ли идешь, или же остановился в своем движении или даже назад подался. Поэтому ведение дневника я считаю настолько важным, что стараюсь ни одного дня не пропустить без записи хотя бы самой краткой заметки. Всегда следя за собою и все более и более познавая себя, познаешь и свою беспомощность во всех отношениях, без помощи благодати Божией, особенно в побеждении зла, а чрез это приходишь к смирению, к покорности воле Божией, всегда и во всем благой и совершенной, а также научаешься смотреть и на других людей с любовью, сочувственно, с готовностью всегда и во всем помочь им.
     Чтобы подавить в себе все нечистое, худое и быть всегда готовым обращаться к Богу, я стараюсь всегда усиленно следить за своим сердцем и подавлять все нечистые желания сейчас же, как только замечу их. Главное здесь не давать греховному помыслу или чувству укрепиться в душе, овладеть умом, сердцем и всем существом своим и поставить их на камне веры и заповедей Божиих. Когда нечистое желание или чувство только зарождается, тогда гораздо легче вырвать его и победить в себе, чем после того, когда оно глубоко укоренится. Дело непрестанной внутренней борьбы с собою вначале крайне трудно, так как эта борьба с хитрым, коварным и опытным врагом - дьяволом. Он употребляет всевозможные способы овладеть человеком и, пораженный в одном случае, сейчас же употребляет другой способ, более тонкий. Вот почему нужно непременно бодрствовать над собою..."
     Здесь речь отца Иоанна была прервана одним из слушателей:
     - Научите нас, многоуважаемый батюшка, как поступать в тех случаях, когда все усилия отогнать от себя врага, победить его в себе не приводят ни к чему. Тогда невольно рождается уныние, воля слабеет, и руки опускаются при работе. Верный ли будет способ борьбы в этом случае, если стараться не обращать внимание на внушения врага, так сказать, плевать на него.
     Отец Иоанн с живостью возразил:
     - Да, да, так и следует поступать: именно, нужно усердным призыванием имени Иисуса Христа, с тайным, глубоким покаянием низлагать тайных врагов, не обращать на них внимания, не заниматься ими, и все, внушаемое ими, считать за вредную мечту. Унывать же при сильных искушениях никогда не следует. Господь всегда близок к нам и готов по первому же призыванию имени Его защищать и прогонять борющих нас врагов невидимых. "Призови Меня в день скорби твоея, - говорит Он чрез Пророка - и Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня".
     - Позвольте еще спросить вас, батюшка: часто приходится переживать чрезвычайно тяжелое чувство при виде торжествующего зла. Как и чем побеждать в себе этого рода уныние?
     - Действительно, чрезвычайно тяжелое чувство испытываешь при виде торжествующего зла, подобное состояние и мне приходится переживать часто. И всего больнее сознание, что и пастырская ревность здесь бессильна, - часто приходится мириться. Утешение себе в этих случаях можно найти в сознании, что это явление лишь временное, попускаемое Промыслом Божиим с особыми, известными лишь Богу, целями, что рано или поздно зло будет побеждено, и будет торжествовать добро. И в этих случаях нужно подкреплять себя молитвою. Но ни одну минуту не забывайте, как Господь многомилостив и скоропослушлив, что Он всегда приклоняет ухо Свое к молитве нашей и весьма быстро исполняет просьбы наши и помогает нам, если мы всецело предаемся Его святой и совершенной воле.
     Обратившись к слушателям, отец Иоанн продолжал свою беседу:
     - Скажу вам всем, возлюбленные отцы, что молитва должна быть постоянным нашим спутником. И я всегда поддерживаю в себе постоянное молитвенное настроение: благодарю, хвалю и прославляю Благодетеля Бога на всяком месте владычества Его. Молитва - это жизнь моей души, без молитвы я не могу быть. Для поддержания в себе постоянного молитвенного настроения и общения с благодатью Божьей я стараюсь как можно чаще служить, по возможности ежедневно, и причащаться святого Тела и Крови Христовой, каждый раз почерпая в этом святейшем источнике богатые и могучие силы для разнообразных пастырских трудов. При своих молитвенных обращениях к Богу я употребляю молитвы, положенные в требнике. Эта книга представляет такое богатство, из которого человек может почерпнуть все нужное при своих многоразличных нуждах и молитвенных воздыханиях к Богу. Здесь Святая Церковь, как человеколюбивая мать, старательно собрала все, что необходимо нам в разных случаях жизни. Во время, свободное от богослужений и пастырской деятельности, я читаю священное Писание Ветхого и Нового Завета, особенно же Святое Евангелие - это драгоценнейшее для нас благовестие о нашем спасении. При чтении я стараюсь вдумываться в каждый стих, в каждую фразу, даже в отдельные слова и выражения. И тогда, при таком внимательном отношении к святой книге, как бы приподнимается такое богатство мыслей, богатство основоположений для проповедей, что никакому проповеднику не исчерпать этой глубины Божией. И когда приходится говорить проповедь, например, на дневное чтение Священного Писания, то иногда не знаешь, какую мысль выбрать, которую предпочесть: так они назидательны. А как дивно раскрыта в Писании душа человеческая, кажется нет ни одного душевного состояния, которое бы не нашло здесь себе отклика. При беглом же и недостаточно вдумчивом чтении Священного Писания это необъятное богатство его ускользает.
     Чтобы не отставать от текущей жизни, я в свободные минуты прочитывал по выбору современные периодические издания.
     Один из присутствующих обратился к отцу Иоанну с вопросом:
     - Вам, батюшка, при ваших постоянных разъездах по России и дома почти постоянно приходится служить все с новыми лицами, причем, случаются часто ошибки, замешательства среди сослужащих вам, и вы как будто не замечаете их; посмотришь, чрез минуту вы уже снова в глубокой и сосредоточенной молитве. Скажите, пожалуйста, как и чем достигли вы этого?
     - Только привычкой, - ответил отец Иоанн, - привычкой всегда молиться. Когда какое-нибудь, состояние человека делается для него обычным, он очень быстро переходит в это состояние. Так и я, усвоил себе привычку быть в постоянном молитвенном настроении, могу очень быстро сосредотачиваться в молитве.
     Собеседник продолжал:
     - Скажите, батюшка, какое молитвенное правило исполняете вы пред совершением литургии при своих многоразличных трудах, требующих от вас времени и большого напряжения сил?
     - В данном случае я выполняю обыкновенное молитвенное правило, положенное Церковью для приступающих к Св. Причащению, в случае же совершенной невозможности выполнить правило, по недостатку ли времени или по другим причинам, я правило сокращаю, но молитвы перед Св. Причащением прочитываю всегда неизменно. При этом я руководствуюсь тем соображением, что Богу от нас нужны и приятны не многочисленные слова и молитвы, а внимательное и усердное, от всей души приносимое моление. Поэтому лучше малое количество молитв прочесть с полным вниманием и сердечным умилением, чем много с поспешностью и рассеянностью. Но особенно сильно возвышает меня и молитвенно настраивает пред совершением Божественной литургии чтение канонов на утрени. Каноны на утрени я всегда читаю сам. Какое богатство содержится здесь, какое глубокое содержание, какие чудные примеры горячей веры в Бога, терпение в скорбях, верности долгу в самых лютых мучениях предлагает нам здесь Церковь ежедневно. Через чтение канонов душа мало-помалу сама проникается высокими чувствами и настроениями тех праведников, которых прославляет Церковь, живет среди церковных воспоминаний и через то привыкает к церковной жизни. И я, можно сказать, воспитался в церковной жизни на этом чтении, почему и другим, кто искренно желает приобрести духовное богатство, советую обращать серьезное внимание на чтение канонов по Октоиху, Ми-неи или Триоди... Вот, дорогие отцы и братия, я раскрыл пред вами свою душу, так сказать, показал физиономию своей души, чтобы вы видели, каким способом я достиг того, что вы во мне видите. Жизнь моя - это долгая, упорная и непрестанная борьба с самим собою, борьба, которую я веду в настоящее время при постоянном подкреплении благодати Божией. И каждый из вас может достигнуть таких же результатов, если постоянно будет следить за собою с целью борьбы с своим ветхим человеком и с духами злобы, чтобы при помощи благодати Божией быть светильником, не под спудом горящим, но на свещнице..."
     В заключение несколько высказываний еще более поздних извлеченных из дневника отца Иоанна:
     "По моей старости (79 лет)каждый день есть особенная милость Божия, каждый час и каждая минута: сила моя физически истощилась, зато дух мой бодр и горит к возлюбленному моему Жениху, Господу Иисусу Христу. Столько залогов милости я получил и получаю в этой жизни от Бога, надеюсь, что и в будущей жизни, по смерти; а смерть есть рождение в жизнь вечную, Божией милостью и человеколюбием. - Слава Богу! пятьдесят два года моему священству исполнилось Божью благодатью и милостью, я жив еще, хотя болею. За столько лет благодатного священства не сумею благодарить Господа, Единого в Троице. Как мог, как умел, как старался, - служил, но много ошибался, недомогал, сильно враг борол. Покрой, Господи, все грехи мои милосердием Твоим.
     Что воздам Тебе, Господи, яко даровал Ты мне милость родиться и воспитаться в Православной вере и Церкви, и дорогом, неоцененном Отечестве, России, в которой издревле насаждена Православная Церковь. Благодарю и славлю Тебя, как могу, по благодати Твоей. - Господи, нет на языке человеческом слов достаточно возблагодарить Тебя за все бесчисленные благодеяния, явленные Твоей благостью мне грешному в продолжение всей моей жизни, протекавшей пред Лицем Твоим, Отче щедрый! Даже доселе, вот уж семьдесят девятое лето хранишь и спасаешь меня на всякий день, и ныне особенно, ввиду врагов моих, ищущих поглотить меня за то, что я - раб Твой, хотя и недостойный. Но даруй мне, Господи, благодать совершенно благодарить Тебя и стяжать житие чистое, покаянием мне созданное, даруй избежать прелести греха многообразного, борющего и украсть меня у Тебя хотящего. Даруй мне прославлять Тебя громко-громко, в этом безбожном мире".
     Вот пред нами батюшка Иоанн - им самим раскрытый пред всем миром. Можно с уверенностью сказать, что никто так о себе не говорил и не писал. Ничего личного, не перегоревшего в очистительном пламени покаяния, нет в этих признаниях. У всех и всегда, в какой-то мере исповедь всенародная, общественная отражает то "я", которого не отвергся исповедник, не отдал Богу. В чистом, как слеза, сердце отца Иоанна отражается только Христос. Батюшка отец Иоанн Кронштадтский - наше русское православное "подражание Христу".