Постриг этот тоже не был обычным. Подготовка к нему происходила в глубокой тайне от всех членов высокопоставленной семьи послушника, и, приехав в Вологду, он укрылся на постоялом дво-ре, готовясь к решительному и долгожданному дню своей жизни. Самый постриг происходил в следующей обстановке: он был совершен владыкой Стефаном в кафедральном Воскресенском соборе города в воскресный день 28 июня 1831 года при стечении народа, среди которого находились и родственники постригаемого.
     Преосвященный Стефан нарек новопостригаемому имя священномученика Игнатия Богоносца, как бы оценивая перенесенные юным иноком страдания, а также провидя его особый, тернистый путь [42]. Память священномученика Игнатия Богоносца совершается Православной Церковью 20 декабря и 29 января. Преосвященный Игнатий праздновал день своего Ангела сначала в первый, а потом во второй день. Время после пострига монах Игнатий проводил при архиерейском доме и скоро (4 июля) был возведен Владыкой в сан иеродиакона, а потом (25 июля) сподобился и благодати священства.
     О переживаниях этих святых для преосвященного Игнатия дней свидетельствуют его письма. "Свершилось! - пишет он своему другу П.П. Яковлеву.- Я пострижен и посвящен во иеромонаха. Когда меня постригали - казалось мне, что я умер; когда посвятили, казалось - воскрес. Живу какою-то новою жизнью; весьма спокоен; не тревожит меня никакое желание; во время каждой обедни ощущаю, что достиг конца желаний, ощущаю, что получаю более, нежели сколько бы мне пожелать. <...> Сказываю всем о себе... я счастлив!" [43].
     Вокруг новопоставленного иеромонаха вследствие необычности всего его поприща и пострига развивалась большая молва, рос интерес к его личности, что, естественно, мешало устроению его ду-ха. Он просился обратно в Дионисиев-Глушицкий монастырь, но владыка Стефан удерживал его желание, так как готовил его к ответственной деятельности. В январе 1832 года, когда иеромонаху Игнатию еще не исполнилось и 25 лет, преосвященный Стефан назначил его настоятелем в Пельшемский Лопотов монастырь, дав ему звание строителя. Должен был начаться новый период жизни и деятельности подвижника Божия. Все приобретенное им в светских науках и в знании о законах внутренней жизни иноков должно было послужить теперь воссозиданию обители в должности ее настоятеля.
     Лопотовым монастырем иеромонах Игнатий управлял свыше двух лет, восстанавливая его внешне и внутренне. Сам в это время помещался в ветхой сторожке у Святых врат, нес великие труды, но радовался душою, как это явствует из его писем того времени к друзьям. Сюда же вернулся из Псковской губернии и друг строителя Игнатия Михаил Чихачев, которого настоятель со временем постриг в рясофор, продолжая, таким образом, оставаться его духовным отцом и руководителем.
     Состояние монастырей молодой строитель знал по опыту, а потому восстанавливал все постепенно, относясь к братии, по слову отца игумена Марка, "с отеческой строгостью и с материнской любовью" [44]. Административные способности он унаследовал от отца, а знания его как инженера помога-ли ему в созидании построек монастыря, пришедшего в полный упадок. Владыка Стефан, утешаясь деятельностью настоятеля, довольно скоро возвел иеромонаха Игнатия в сан игумена.
     Находясь сравнительно недалеко от родного дома, игумен Игнатий имел возможность посещать Покровское и общаться со своей матерью, которая была серьезно больна. Она скончалась летом 1832 года, примирясь с сыном и обретши в нем непостыдное упование. Сын-иеромонах сам совершил ее отпевание.
     Вместе с тем здоровье настоятеля не выдерживало сырого и болотистого климата монастыря со множеством испарений, почему верный друг Чихачев решил хлопотать о переводе игумена Игнатия в иные климатические условия. Поездка Чихачева в Петербург и беседа его с митрополитом Филаретом Московским уже приводила к тому, что игумену Игнатию давался в управление Николо-Угрешский монастырь под Москвой. Однако во всем необычная судьба избранника Божия - будущего епископа Игнатия - сложилась иначе: сам император вмешался в предстоящее его назначение под Москву. Игумен Игнатий был срочно вызван в Петербург, где ему было предложено восстановление Троице-Сергиевой пустыни, расположенной неподалеку от Петербурга, в должности ее настоятеля. Игумен Игнатий принял распоряжение, признавая, как всегда и во всем, действие ведущего его судьбу Промысла Божия. Это была та обитель, которую в бытность свою студентом Инженерного училища он избегал посещать, поскольку она не имела тех духовных достоинств, которые он всегда искал.
     1 января 1834 года игумен Игнатий был возведен в Казанском соборе Петербурга в сан архимандрита и здесь же принял настоятельство Сергиевой пустыни. Его ожидали неописуемые труды по восстановлению обители - внешнему и внутреннему. Самое местоположение монастыря было неудобным. Он стоял на перепутье людных дорог, ведущих из столицы в сторону Петергофа. Наконец, и климат обители, расположенной на берегу Финского залива, был сырым, насыщенным туманами. Строения монастыря находились в таком состоянии, что настоятель должен был поселиться в здании инвалидного дома, где и расположился в двух комнатах со своей братией, состоящей из восьми человек. Восстановление монастыря началось тут же по приезде отца Игнатия и продолжалось четыре года. Первым был возобновлен храм преподобного Сергия.
     Внутренний порядок в жизни обители также требовал неусыпного внимания отца настоятеля. Были восстановлены уставное церковное богослужение, хоровое пение, благочиние во внешнем поведении монахов, которых ко времени приезда нового настоятеля было всего 13 человек. Все это пришлось архимандриту Игнатию взять на свои плечи и как администратору, и как руководителю духовной жизни. В его внешних трудах большой опорой для него был его друг, инок Михаил Чихачев.
     Будущему епископу Игнатию было известно состояние монастырей. "Ослабела жизнь иноческая..." - пишет Святитель в строках своего "Плача". Мир, по слову его, "не может требовать от монастырей сильных иноков, подобных древним... <...> Но еще монастыри, как учреждение Святаго Духа, испускают лучи света на христианство... еще там... обретаются живые скрижали Святаго Духа" [45].
     Сергиева пустынь и для внешнего, и для внутреннего делания архимандрита Игнатия была очень тяжела, но сам же он исповедал, что, для того "чтоб окрепли и возмужали в иноке евангельские свойства, нужны непременно скорби и искушения" [46]. Все это он усвоил из учения святых Отцов и наиболее говорил о "чудной системе", которую особенно основательно излагал преподобный Варсонофий Великий, говоривший, что инок, находясь в скорбях, в нуждах и утеснениях, болезнях и трудах,- за все должен благодарить Господа.
     О своем житии в Сергиевой пустыни сам Святитель пишет много и откровенно. "Негостеприимно приняла меня обитель - Сергиева пустыня,- изъясняет он плач души своей.- В первый же год по прибытии в нее, я поражен был тяжкою болезнию, на другой год другою, на третий третиею... ...Здесь я увидел врагов, дышущих жаждою погибели моей; здесь милосердый Господь сподобил меня познать невыразимые словом радость и мир души; здесь сподобил Он меня вкусить духовную любовь и сладость в то время, как я встречал врага моего, искавшего головы моей,- и соделалось лице этого врага в глазах моих, как бы лицем светлого Ангела" [47].
     Управление архимандрита Игнатия Сергиевой обителью было так осязаемо, что уже в 1836 году она стала монастырем первого класса и к 1837 го-ду число братии достигло 42 человек. В 1838 году архимандрит Игнатий был назначен благочинным всех монастырей Санкт-Петербургской епархии, что усложнило его и так перегруженную заботами жизнь: к его трудам по руководству пустынью должны были присоединиться и выезды в отдаленные обители.
     Период жизни архимандрита Игнатия в Троице-Сергиевой пустыни и управления ею был длительным: он прожил здесь почти 24 года, получив только в 1847 году отпуск для поправления здоровья, который провел в Николо-Бабаевском монастыре Костромской епархии. Этот период был значителен прежде всего потому, что архимандрит Игнатий за это время смог воспитать согласно учению старцев плеяду духовно образованных монахов, ставших впоследствии настоятелями монастырей и таким образом привнесших в ветшающий монастырский дух веяние подлинной духовности, понятия о заветах истинного и нелицеприятного поиска Бога Живаго. Достойным венцом для архимандрита Игнатия было и внешнее восстановление обители, расположенной в виду столицы и потому часто посещаемой. И, конечно, одним из самых значительных и замечательных явлений этого периода было то, что именно в Сергиевой пустыни, где ее настоятелю пришлось пережить неисчислимые и невыразимые словом трудности, горести и напасти наряду с утешениями Святаго Духа Божия, развилось, окрепло и стало значительным и весомым его духовное творчество.
     Служению слову святитель Игнатий всегда придавал особое значение. В нем он видел и имел подлинное духовное утешение, да и развиваться оно могло, лишь будучи обильно поливаемо скорбями и огорчениями. "От служения слову,- пишет он брату, занимающемуся умною молитвою,- рождается в душе моей какой-то неизреченно радостный голос удостоверения в спасении" [48].
     И воистину, слово Игнатия, архимандрита, а потом и епископа, стало бессмертным, питающим поколения людей, ищущих Христа, образующих подлинное стадо Христово, желающее обрести единое на потребу (см.: Лк. 10, 42). Примечательно, что слово это не стареет и даже более чем через сто лет со дня кончины блаженного отца и писателя, святителя Игнатия, находит себе не убывающее со временем число последователей и учеников. В нашем кратком очерке, посвященном жизни и деятельности достопоминаемого Святителя, мы, естественно, не можем коснуться всех его творений. Наша задача - лишь отчасти остановиться на тех сокровищах Духа и слова, которые в них запечатлены.
     В первую очередь здесь должны быть упомянуты те труды преосвященного Игнатия, которые излагают основные составляющие жизни монашеской, жизни духовной. Это произведения, находящиеся в 1 и 2 томах "Аскетических опытов" [49], которые содержат учение о молитве. В этих томах они занимают значительную их часть и могут быть разобраны только в специальном очерке. К подобным произведениям принадлежит его труд "Приношение современному монашеству" [50]. Должны быть отнесены сюда и статьи Святителя "О евангельских заповедях" [51] и "О евангельских блаженствах" [52], так же как и статьи его "О чтении Евангелия" [53] и "О чтении святых Отцов" [54], равно как и слово "О монашестве..." [55] в 1 томе Сочинений, а также крупные произведения 2 тома "Аскетических опытов": "Слово о страхе Божием и о любви Божией" [56] и "Слово о спасении и о христианском совершенстве" [57]. Все эти произведения должны составить предмет особого изучения и изложения, предполагающего специальный труд.
     Из круга духовно-лирических произведений Святителя хочется отметить его слово "Роса" [58], которое имеет непосредственное отношение к Сергиевой пустыни. "По синему, безоблачному небу, в прекрасный летний день, великолепное светило совершало обычный путь свой,- так начинает эту небольшую поэтическую повесть священноархимандрит Игнатий.- Горели златые кресты соборного пятиглавого храма, воздвигнутого во славу Всесвятыя Богоначальныя Троицы; сребристые купола его отражали ослепительное сияние лучей солнечных. Тень показывала наступление десятого часа, в который обыкновенно начинается Божественная литургия. <...>
     За оградою того монастыря... лежит обширный луг. Тогда он был покрыт густою, нежною травою, разнородными дикими цветами, которые цвели и благоухали беспечно на свободе и привольи. В тот день упала на него обильная роса. Бесчисленные ее капли виднелись на каждом цветке, на каждом стебельке и мелком листочке, а в каждой капле изображалось с отчетливостью солнце; каждая капля испускала лучи, подобные лучам солнца. <...>
     В то время священноинок, готовившийся к совершению Божественной литургии, вышел с глубокою думою из боковых уединенных ворот монастыря и, сделав несколько шагов, остановился пред лугом обширным. Тихо было у него на сердце; тишине сердца отвечала природа вдохновенною тишиною, тою тишиною, которою бывает полно прекрасное утро июня, которая так благоприятствует созерцанию. Пред глазами его - солнце на лазуревом, чистом небе, и бесчисленные отпечатки солнца в бесчисленных каплях росы на лугу обширном. Мысль его терялась в какой-то бесконечности,- ум был без мысли. <...>
     Как будто сказал ему кто: "вот! - солнце всецело изображается в каждой смиренной, но чистой капле росы: так и Христос, в каждой христианской православной церкви, всецело присутствует и предлагается на священной трапезе. Он сообщает свет и жизнь причастникам Своим, которые, приобщившись Божественному Свету и Животу, сами делаются светом и жизнию: так капли росы, приняв в себя лучи солнца, начинают сами испускать лучи, подобные лучам солнечным"". Почти заканчивая слово, священноархимандрит Игнатий пишет: "Разделяя с ближним пользу и назидание, теперь, после многих лет, изображаю его словом и пером" [59].
     Это произведение напоминает первые литературные опыты послушника Димитрия в Александро-Свирском монастыре и Площанской пустыни и вместе с тем показывает, как внутренняя жизнь подвижника Христова была всеобъемлюща, как она захватывала его, сообщая озарения в зрении духовных таин от одного внимательного созерцания природы Божией! Чистого созерцания! И это есть одна из особенностей творчества Святителя. Подобны приведенной и его статьи "Кладбище" [60], "Житейское море" [61] и многие другие.
     Уступают им по числу те произведения Свя-тителя, где он говорит о подлинном "молитвенном действии", о том подлинно духовном состоянии, которое не связано даже с созерцанием природы Божией. Как в своем жизнеописании он любил относить эти состояния на счет некоторых иноков-подвижников, так и в статьях этого характера Святитель делает примечания, чтобы утаить подлинность происшедшего с ним. Мы разумеем его слово "Странник" [62], которое сразу, без всяких предисловий начинается с беседы, с вопрошания Бога душою человека. "Откуда Ты шествуешь? Где Твое обычное селение? Где Ты был доселе? Почто доселе оставлял меня в одиночестве, в сиротстве, в нищете, в смерти ужасной?". Такими вопрошаниями начинается это необычное слово Святителя. "Ты приходишь!.. <...> Неожиданно являешься в душе, Невидимый и Непостижимый! являешься с несказанною тихостию и тонкостию, вместе с властию и силою Творца, потому что изменяешь всего человека: изменяешь, претворяешь, воссозидаешь, обновляешь и ум, и сердце, и тело!".
     Так детально, пространно изъясняет подвижник происшедшее с ним великое Благодеяние и не сокращает, не ограничивает описания невещественных явлений! Статья эта по объему значительно более тех, где берутся образы внешней природы и от зрения их продолжается богословствование. Статья эта - вся из невещественных, чисто духовных ощущений и по высоте своей может быть сравнима лишь с аналогичными писаниями преподобного Исаака Сирина. И, так же как последний, по любви к братии святитель Игнатий не предал молчанию совершившееся с ним чудо, дабы люди знали о свойствах подлинно духовных подкреплений, которые во время и время посылаются подвизающемуся Владыкою всяческих.
     "Как назову Тебя? Как скажу о Тебе братии моей? Как передам им имя Странника, уклонившегося под кров души моей?.." - продолжает вопрошать посещенный Благодатью. "Как же назову витающего у меня, витающего во мне Странника? Как назову чудного Гостя, пришедшего утешить меня в моем изгнании?.." - дальше и дальше вопрошает этот посещенный. "Он не имеет никакого образа, ни вида, ничего в Нем нет чувственного",- вопиет душа человека.- "Откуда Он пришел, как во мне явился - не знаю. Явившись, Он пребывает невидимым, вполне непостижимым. <...> Очи мои смотрят, и не смотрят,- видят, и не видят; уши слышат, и не слышат; все члены мои упоены,- и я шатаюсь на ногах моих..." - продолжает посещенный и опять вопрошает: "Как же назвать самое действие? - Оно примиряет, соединяет человека с самим собою, а потом с Богом: невозможно не узнать в этом действии веяния благодатного мира Божия...".
     Наконец, Странник скрывается "так же незаметно, как незаметно приходит и является". Однако "...он оставляет во всем существе... воню бессмертия, невещественную... воню духовную, живительную, ощущаемую новым ощущением... Оживляемый, питаемый этим благоуханием,- кончает строки своего исповедания святитель Игнатий,- пишу и сказую слово жизни братии моей" [63].
     Здесь же, в Сергиевой пустыни, святитель Игнатий писал и свое знаменитое "Слово о смерти" [64]. Если в "Аскетических опытах" он касался различных сторон нравственного богословия, то в "Слове о смерти", идя от опыта внутренней жизни, епископ Игнатий становится изъяснителем богословия догматического. Разобранный им вопрос о существе сотворенных духов и человеческой души, о чувственном и духовном их видении не теряет своего значения до последних дней и составляет предмет пристального изучения богословов. В данном очерке мы не можем достаточно подробно и вдумчиво анализировать это значительное произведение Святителя. Можно сказать только одно: опирающееся на опыт духовной жизни мнение епископа Игнатия о Боге, душе и сотворенных духах находит свое признание.
     Неся трудное послушание настоятеля Сергиевой пустыни, имея много отвлечений от присущей ему склонности к жизни внутренней, незримой, архимандрит Игнатий очень серьезно просился на покой и в 1847 году писал об этом весьма подробное прошение начальству. Однако он был принужден остаться на своем посту и продолжать свое служение, по-прежнему испытывая глубокие скорби наряду с утешениями, подаваемыми Богом. В 1856 году архимандрит Игнатий опять был в недлительном отпуске, когда посетил Оптину пустынь, имея серьезное желание поселиться там в скиту.