Давно я хотел научиться дивному и спасительному молитвенному деланию - Иисусовой молитве, но никто в наших краях мне толком не мог объяснить, как правильно взяться за это, а у самого ничего не выходило, хотя я читал и "Добротолюбие", и святого Паисия Величковского, и святителя Феофана Затворника. Но, видно, душа еще не созрела для этого святого делания, вероятно, и сам я еще стоял на первой ступеньке духовного восхождения, где еще разум и душа не удобрены благодатью Духа Святого, и ангел-хранитель, приснившийся в утреннем сне, пропел мне печально: "Анаксиос, анаксиос, анаксиос!", - что по-русски обозначает: "Недостоин, недостоин, недостоин".
     Итак, я взял на службе очередной отпуск, выпросил еще и за свой счет и отправился в горы Абхазии, где, прослышал, есть старцы-пустынники, искусные в Иисусовой молитве. В Сухуми, в православном храме мне подробно рассказали, как и где их можно отыскать, проводили до Бзыбского ущелья, а там нашелся и попутчик-пустынник. И вот, после долгого и трудного пути я у дверей кельи одного из старцев. Дверь в сени была сработана из толстых ясеневых досок, потемневших от времени, туманов и докучливых зимних дождей. В верхней части в доску был врезан древний литой крест с распятием, а под ним кривыми буквами белой краской надпись: "Святый Архангел Михаил".
     Я постучал костылем в дверь и возгласил:
     - Молитвами святых отец наших Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!
     За дверью послышались шаги, скрип отодвигаемых засовов, и старческий голос громко произнес:
     - Аминь!
     Дверь отворилась, и на пороге появился высокий, несколько согбенный, весь седой старец. Он щурился от света и, держа ладонь козырьком над глазами, приветливо вглядывался в меня. Он был одет в ветхий серый подрясник, подпоясанный широким кожаным ремнем, на груди иерейский восьмиконечный крест.
     - Благословите, батюшка! - сказал я и сложил ладони ковшиком.
     - Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, да благословит тебя Бог на самое доброе.
     Перекрестив, он поцеловал меня в голову. Мы прошли в келью, из-за маленьких оконец в ней стоял полумрак. Я помолился на образа, положив три поклона и еще поясной поклон старцу. Он тоже отдал мне поясной поклон.
     - Садись, рабе Божий, на лавку, отдохни, а я пока трапезу нам спроворю.
     Я снял котомку и засунул ее под лавку, сел и огляделся. Стены кельи были сработаны на скорую руку из потемневших от старости и копоти бревен, между которыми торчали клочки белесого мха. К матице - заглавной потолочной балке - привязаны пучки сушеных трав, корешков, связки сухих грибов, лука, чеснока, мешочки с крупой и корзины с сухарями. Под ногами, благожелательно мурлыкая, вертелся тощий трехцветный кот - страж и хранитель стариковских припасов, гроза и губитель бесчисленного мышиного племени. Напротив стояла сложенная из дикого камня печка, наподобие русской, топившейся по-белому, то есть с трубой. Над очагом вмазана медная иконка "Знамения Пресвятыя Богородицы".
     В топке уже весело горели дрова, в чугунках, булькая, варилась еда, и уже начинал шуметь закопченный чайник. Старик стоял с ухватом, смотрел на огонь, а губы его шевелились и мерно двигалась окладистая белоснежная борода. Он творил Иисусову молитву. Это был старый монастырский мантийный монах и не просто монах, а священномонах, нареченный в честь мученика Александрийского Кронидом. Во время войны он был санитаром и вынес с поля боя множество раненых солдат, за что имел два ордена "Славы". После он рассказывал мне, что 18 лет от роду был призван на действительную службу еще в царскую армию - Николаевскую. И вскоре попал на позицию где-то в районе Пинских болот. И тоже был санитаром. За две мировые войны он не сделал ни одного выстрела из винтовки. Такие у него уж были убеждения. И Господь хранил его, и он ни разу не был ранен, хотя, вынося раненых, сам постоянно пересекал смертельный огненный рубеж. Он считал себя мирным человеком и с юных лет прислуживал в церкви.
     Он любил весь этот православный мир, мир дорогой его сердцу церкви, с его проникающим в душу богослужением, кроткими ликами святых икон, который дополняли сиреневое струение ладана, потрескивание и огоньки множества свечей, благоговейно медлительная поступь духовенства в золотых парчовых ризах, громкое чтение старинных, в кожаных переплетах, книг.
     Божественный церковно-славянский язык с удивительными словами - "древо благосеннолиственное". Клиросное пение стихир Иоанна Дамаскина: "Надгробное рыдание творяще песнь - аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа". Тихие слезы так и катились из глаз, а душа как бы восходила вместе со струями синего фимиама к самому куполу храма, откуда взирал сверху Христос "Ярое око".
     После второй мировой войны родные думали, что он женится и будет жить в родном поволжском городке, но он не женился, а поступил послушником в монастырь. Смиренный, он приобрел еще большее смирение и безропотно нес послушания: в конюшне, поварне, на огороде и, наконец, в храме. Шли годы, и его подстригли в рясофор, а потом в малую схиму с именем Кронид. Ну что ж, Кронид так Кронид, так было угодно отцу архимандриту. Прошло время, и его рукоположили в иеромонахи. Но недолго ему пришлось в монастыре ходить в иеромонашеском сане, грянули хрущевские гонения, монастырь закрыли, и монахи разошлись кто куда, а отец Кронид, взяв у архимандрита благословение, уехал в Абхазию, где в глухих, необитаемых горах нашел уединенное место.
     Старец загремел ухватом и поставил на стол исходящий ароматным паром чугунок.
     - Ну, Господи благослови, Алеша. Сего дня празднуем положение честныя и многоцелебныя ризы Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, еже есть хитон, в славном и преименитом царствующем граде Москве. Поклоны приходный и исходныя, на правиле - поясные. На трапезе, аще прилучится в среду и в пятницу, вкушаем с маслом.
     Батюшка Кронид достал с полки бутылку с подсолнечным маслом и поставил на середину стола, выложил пару старых алюминиевых мисок, некрашеные деревянные ложки - с крестами на черенках. Из корзины взял ржаных сухарей и накрошил в чугунок, влил туда масла. По келье пошел сытный дух грибной похлебки.
     - Сейчас трапезу вкушаем два раза: обед и паужин, а в посты один раз, когда с возлиянием елея, а когда и сухоядение. Масло, муку, соль мне приносят мои духовные чада, овощи - со своего огорода, а остальное - из леса: орехи, каштаны, мушмула, джонджоли, грибы и даже мед дивий.
     Сотворив молитву и благословив трапезу иерейским благословением, батюшка разлил похлебку по мискам, и мы споро принялись за еду в полном молчании. Даже приученный кот ходил кругом и не мявкал.
     Потом пили чай с черносмородинным листом и сухой малиной. К нему была выставлена баночка темного лесного меда.
     С дороги я очень утомился, и после еды меня сильно клонило ко сну. Веки смыкались. И я неясно слышал слова молитвы: "Бысть чрево твое - святая трапеза, имущи небеснаго хлеба - Христа, от Него же всяк ядый не умирает, яко же рече всяческих, Богородице, Питатель. Дал еси веселие в сердце моем от плода, пшеницы, вина и елея своего умножишася. В мире вкупе усну и почию".
     - Ложись, ложись, Алеша, на лавку.
     Я свалился на лавку. Батюшка накрыл меня какой-то рваной гунькой, перекрестил и начал перемывать посуду.
     Я спал и просыпался, и опять засыпал, а батюшка все стоял перед иконами, молился и клал земные поклоны, кашляя и кряхтя.
     Под лавкой бегали мыши, и за ними бешено гонялся кот. Стучали ходики, за окном наладился крупный косой дождь, барабаня по окнам и крыше.
     Ранним утром батюшки Кронида в келье уже не было. Я умылся в ручейке с ледяной водой. Справил утренние молитвы и сел на лавочку перед кельей в ожидании батюшки.
     Солнышко восходило из-за гор, окрашивая снежные скалистые вершины в золотые и пурпурные цвета. Внизу в долине клубился густой туман, снизу на горы набегали темные еловые леса и останавливались на каком-то уровне, дальше шли голые скалы - серые и ржавые от облепивших их мхов, а еще выше - блистающие снегом ледники и ярко-синее небо.
     Ниже елового пояса были лиственные леса: буковые, мелкий дубняк, всякие кусты, альпийские поляны с разнотравьем и удивительно ярким цветочным царством. В кустах и лиственных лесах на все лады распевали птицы, летали и жужжали различные насекомые, а над всем этим Божиим миром высоко в небе плавно кружил орел.
     Скоро пришел батюшка Кронид и стал поправлять изгородь своего огорода. Я подошел к нему и благословился.
     - Вот, который год сажаю кукурузу, по-нашему - пшенку, а мало что мне достается; как нальется пшенка, так из леса приходит хозяин брать подать. Хозяин серьезный, страсть какой прожорливый. Приходит больше вечером, в темноте. Я в кастрюльку стучу, горящими головешками в него кидаю. Он уходит, но сердится: рычит, ворчит, кругом себя все ломает. Иногда в конце зимы приходит. Встанет из берлоги голодный. Раз налег на дверь, всю когтями исцарапал.
     - Батюшка, - спросил я, - а как вы здесь зиму переживаете?
     - А с Божией помощью, Алеша, с Божией помощью. Конечно, зимой ни сюда, ни отсюда хода нет. Снега такие, что выше головы. Все запасаем с лета, с осени. А зимой у нас келейное сидение. Молимся Иисусовой молитвой, кто устной, кто умной, а кто дошел до совершенства, тот и сердечной, то есть ум сопрягает с сердцем. Есть у меня и соседи, их сейчас не видно, кельи закрыты листвой и кустами. Мы друг друга не беспокоим, потому что все мы прошли долгое монастырское послушание по 10-15 и 20 лет, и в конце послушания душа стала просить покоя и одиночества. Вот мы благословились у игумена на пустынножительство и ушли в эти дебри, здесь и спасаемся. Вот там, - батюшка показал рукой, - живет Флегонт, там - отец Мардарий, а там - отец Мисаил. А вверх по реке живет отец Павсикакий, строгий старец, игумен, у него послушник Пров, а рядом - ангел земной - батюшка Харалампий и его келейник - отец Смарагд. Вот такое наше братство.
     - А ну, как заболеете, батюшка, и, не дай Бог, помрете - зимой-то один в келье?
     - Мы, Алеша, обычно не болеем в пустыни, а наоборот, Господь нас здесь исцеляет от телесных и духовных болезней. Иногда даже от очень тяжелых, как то: чахотки, язвы желудка, помрачения ума, астмы. Ну, а смерть для нас не страшна, это - врата в вечную жизнь, соединение с Батюшкой Христом сладчайшим. Мы к этому готовимся. Да у меня и гроб припасен в погребе. Пойдем, покажу!
     Действительно, у батюшки Кронида в погребе стоял крепкий приготовленный гроб.
     - Нам, пустынникам, Господь по молитвам нашим обычно открывает наш смертный час. Вот как приступит смертушка, покаюсь, причащусь запасными святыми дарами, опущусь в погреб, зажгу перед иконой большую лампаду с деревянным маслом, лягу в домовину, захлопну крышку, и, если будут силы, прочитаю канон на исход души, а там Господь и примет мою грешную душу. А братия и зимой время от времени навещают меня. Приходят по глубокому снегу на снегоступах - это лыжи такие. Увидят, что преставился иеромонах Кронид, отпоют над телом, сотворят погребение и Крест Честный над могилкой поставят.
     На обед сегодня батюшка Кронид сготовил гороховый суп с луком, тушеную картошку с кислой капустой, еще ели горный чеснок - черемшу, пили чай мятный-ромашковый с лесным медом.
     После обеда батюшка спросил:
     - Ну что, Алеша, поди за Иисусовой молитвой пришел?
     - Да, батюшка, за ней.
     - Не откажу, Алеша, не откажу в этой благой просьбе. Не ты первый у меня и не ты последний, если Бог даст. Ну а как ты помышляешь, Алеша, все ли могут овладеть Иисусовой молитвой?
     - Да что Вы, батюшка, какое там все, конечно, только избранные, да очистившие душу от грехов. А большей частью, конечно, монахи и особенно пустынники, ушедшие от мира.
     - А вот и нет, Алешенька, а вот и совсем не так. Кто тебе дал это понятие, тот сам и близко не стоял к освоению Иисусовой молитвы. Как во время всемирного потопа можно было только спастись в Ноевом Ковчеге, так и в наше погибельное время, когда вселенную захлестнули грязные волны всемирного зла, можно спастись только в Православной Церкви. В этом образе Ноева Ковчега. И двери церковные для спасения открыты для всех, и Христос распялся на Кресте не ради избранных, а ради всего рода людского. Так и Иисусова молитва не для избранных, а для всех, кто хочет спастись и этой золотой лестницей соединиться со Христом и взойти к Нему. И приступающим к Иисусовой молитве не обязательно быть чистыми и безгрешными, ибо это покаянная молитва: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!" Вот эта молитва и сотворяет грешного в чистого. Она очищает его от греховной грязи. Но только надо иметь в виду, что, приступая к Иисусовой молитве, надо всем сердцем возлюбить Христа, каждый день читать святое Евангелие и не только читать, но и жить по Евангелию, исполнять все заветы Христовы, ходить на богослужение в церкви, причащаться Тела и Крови Христовой. Кто хочет получить спасительную благодать от Иисусовой молитвы, приступая к ней, должен отойти от греховной жизни. Иисусова молитва очистит от старой греховной скверны, но она будет недействительна, если человек будет продолжать грешить. Афонские старцы свидетельствовали, что на каждое молитвенное воззвание: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!" - с небеси слышится отзыв: "Чадо, отпускаются тебе грехи твои". Но если занимающийся Иисусовой молитвой продолжает грешить, небо для него глухо, закрыто, и Божиего отзыва нет.
     Вечером мы сидели на лавочке перед кельей и любовались на пламенеющие вершины гор, освещенные закатившимся солнцем.
     - Батюшка Кронид, а зачем у вас на двери написано имя архангела Михаила?
     - Ох, Алеша, это охранительное имя. Его демоны страшатся. А демонов на нас насылаются - легионы. Их князь бесовский всячески старается нас согнать отсюда. Очень ему не любо, что здесь идет постоянная молитва ко Христу и Божией Матери, совершается бескровная жертва - Евхаристия. Мы очень мешаем и досаждаем владыке преисподней. Что я могу про себя сказать: однажды в дверь влез мерзкий козел с зелеными горящими глазами. Посмотрел на меня, затряс бородой, да так гнусно заблекотал, что аж в ушах засвербило. Я его ожег крестным знамением, и он исчез, как и не бывало, но целый день стоял поганый запах. То однажды проснулся от кошачьего вопля. Вижу, вся келья кишит гадюками. Кот на печке: шерсть дыбом, вопит от страха истошным воплем. Спросонья думаю, откуда столько змей: от беса или заползли за мышами охотиться? Змей-то в горах у нас - прорва. Я на лавке встал, читаю молитву: "Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его". И ну кропить этих гадов святой водой. Они зашипели, заскакали, взвинтились, сбились в клубок, который вихрем выкатился за дверь.
     Самих бесов я не вижу, но пакости они творят мне часто, особенно от двенадцати до часу ночи, когда я "Полунощницу" читаю, то тоску страшную нагонят, то хульные помыслы. Раз иду около обрыва, слышу, внизу кто-то так жалобно стонет, о помощи взывает. Я спустился вниз, обшарил все кругом, никого нет. Стал я наверх карабкаться, вдруг сверху, с горы, камнепад начался, мимо такие глыбы скачут, что от страха пот холодный прошиб. Хорошо, что в скале козырек оказался. Стал я под козырьком и молитву творю, тем и спасся.
     А то вот, медведь. Здесь водятся громадные кавказские медведи. Так вот, бес и нанес его на мою келью. А что у меня есть съедобного для него? Была весна, и почти все подчистую за зиму было съедено. Из живности один только тощий кот, да аз грешный. Как начал он дверь трясти, так келья ходуном и заходила. Я в сени, начал через дверь кричать молитву: "Живый в помощи Вышняго, в крове Бога небеснаго водворится". Медведь еще больше разъярился. Ну, вышибет сейчас дядя дверь. Я взял в левую руку тяжелый медный крест, вынул из печки горящую головешку. С Иисусовой молитвой распахнул дверь, ударил медведя крестом по плоской башке, а в рычащую пасть быстро сунул головешку.
     Раздался такой вой, такое рычание, что я почти оглох. Медведь, колотя лапой по башке, кинулся в лес. Он орал и выл, как бешеный. Кроме того, он у порога оставил громадную вонючую кучу и дорожку до самого леса. По этим признакам я решил, что это не оборотень, а настоящий медведь, и, наверное, я ему сильно обжег язык и глотку, раз он так сильно орал.
     Конечно, Алеша, мне до святости далеко. Каюсь в содеянном я, грешный старик. На преподобного Серафима Саровского бес тоже напускал медведя, но Серафим укротил, умирил зверя, и тот даже брал из его рук хлеб. Но я, грешный, не достиг и не достигну таких высот, и мне пришлось отогнать бесновавшегося зверя и крестом, и головней.
     На следующий день до самого вечера я со старцем заготавливал в лесу дрова на зиму. На отдыхе старец продолжал толковать мне об Иисусовой молитве.
     - Сейчас, Алеша, такое время, когда вещественное стремится выскочить на первый план, а духовное затолкать в угол. В этом борении Иисусова молитва великое оружие для православного христианина, она отгоняет всякие греховные злые помышления, водворяет в душе мир, беззлобие, спокойствие, доброжелательное отношение ко всему живому творению Божиему. Она подготавливает нас к Царствию Небесному и навсегда, еще здесь, на земле, соединяет со Христом молитвенными узами. Приступай к изучению Иисусовой молитвы, имея глубокое покаянное настроение и соблюдая постепенность. Вначале молитва должна произноситься устами. Это должно быть усердное и, может быть, многолетнее упражнение.
     Эта ступень Иисусовой молитвы простая, произноси ее устами, но вдумчиво. В этом и есть одна трудность, что слова молитвы ты должен всегда держать в уме. Где бы ты ни находился и что бы ни делал, всегда тихо произноси молитву. Бывают обстоятельства, когда приходится прекращать молитву, но не оставляй ее совсем, а опять снова возобновляй.
     После упорных трудов постепенно Иисусова молитва переходит в наш ум. И уста уже не двигаются, а молитва пребывает в нашем уме. Если ослабевает, то мы усилием ее подгоняем, и со временем она становится самодвижной, может, только во сне мы ее не слышим, но некоторые и во сне ее слышат. А самая высокая ступень - сердечная молитва. Она мало кем достигается. Это уже само совершенство, когда молитва из ума переходит в грудную полость и постепенно соединяется с нашим сердцем. И уже само сердце постоянно - и денно, и нощно - творит Иисусову молитву уже вне нашей воли. Только я хочу тебя остеречь, чего нельзя делать: это насильно вгонять молитву умом в сердце, применять всякие дыхательные приемы, слежку за пульсом и приравнивать искусственно молитву к сердцебиению. Этим ты можешь испортить себе здоровье и ничего более не достигнешь. Все делается постепенно, без этих приемов. Понемногу, от ступени к ступени Иисусова молитва придет сама по воле Божией.
     Начни сегодня же, Алеша. Живи около меня, а я буду наблюдать и помогать тебе в этом нелегком делании. А когда вернешься домой, то обращайся к монахам, в ближайший к твоему краю монастырь. Сам не пытайся продвигаться в этом делании, а то опять запутаешься. Окормляйся где-либо при монастыре. Монахи-то они лучше других разбираются в этом делании, так как монах без Иисусовой молитвы - все равно что солдат без ружья.
     Итак, я прожил у батюшки сколько позволяли мои возможности. Батюшка благословил меня на отъезд. Мы распрощались, и меня проводил до выхода из ущелья инок отец Смарагд. Вот и все, пожалуй, но когда я добирался до Сухуми, я вспоминал заступничество Авраама за Содом: "Неужели ты погубишь праведного с нечестивыми? Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников?" И сказал Господь: "Я пощажу Содом ради пятидесяти праведников". И сказал Авраам: "А если там будет двадцать праведников?" И сказал Господь: "Не истреблю город ради двадцати праведников". И сказал Авраам: "А если их будет десять?" И сказал Господь: "Не истреблю и ради десяти".
     Мир наш, утонувший во зле и грехе, стоит еще молитвами праведников, живущих в монастырях, пещерах, ущельях, расселинах, которые и денно, и нощно взывают: "Господи, помилуй нас, ради имени Твоего святого не дай погибнуть созданиям Твоим, яко Ты еси Бог во Святой Троице Единосущной и Нераздельной всегда, ныне и присно, и во веки веков Ты еси Бог наш! Аминь".