Однажды в нашу камеру, находившуюся во внутренней тюрьме Ростовского-на-Дону НКВД, часа в два ночи открылась массивная дубовая дверь, окованная котельным железом, и в нее впихнули согнувшуюся человеческую фигуру с небольшим узелком подмышкой. Фигура среднего роста, лет 30, в бумажной поношенной пиджачной паре, оглядевшись вокруг себя, глухим голосом поздоровалась с нами и, открыв подвесную металлическую койку, стала торопливо раздеваться.
      Когда дверь затворилась и в волчке потонул острый глаз вахтера, старожилы камеры забросали "свежачка" обыкновенными тюремными вопросами: откуда прибыл, за что арестован, какая предъявлена статья, сколько времени уже в заключении, что нового на воле?
      Из предварительных расспросов мы узнали, что наш новый соузник родом из Берлина, стопроцентный немец, бывший член германской коммунистической партии, в 1930 году приехавший вместе с женой своей в "отечество трудящихся всех стран", "чтобы здесь посвятить все свои силы строительству социализма". На ломаном русском языке он назвал нам свое имя и фамилию и попросил звать его просто Фриц.
      На следующий день Фриц, не ожидая от нас напоминания о "разматывании", сам начал продолжать прерванный ночью разговор. Оказалось, что Фриц вместе с женой своей, после всех помпезных встреч на польско-советской границе с оркестром музыки и речами представителей Коминтерна, были сперва направлены в Москву, где в гостинице две недели отдыхали, окруженные подчеркнутым вниманием и уходом. Затем им предложили принять советское подданство.
      С советскими паспортами Фриц и его жена были направлены в Ростовский "Сельмаш" на работу слесарями. Здесь они и начали строить социализм.
      Через год у них родился мальчик, а еще через год он умер от физического истощения и голода. Жена Фрица тоже опухла и сам Фриц еле-еле передвигал ноги.
      Северо-кавказский край, вместе с городом Ростовом, корчился в страшных тисках голода. Украина и Кубань вымирали, а наш берлинец продолжал бодриться и писал своим швейцарским друзьям в Женеву, что в России никакого голода нет, что всё это враки буржуазной и фашистской прессы, - а он, Фриц, бывший немец, а теперь "гордый строитель социализма в одной стране", чувствует себя прекрасно, и благословляет тот день, когда он впервые ступил своей ногой на священную землю СССР.
      Друзья из Женевы еще раз запросили Фрица о голоде и людоедстве в России, но их ростовский друг этого письма не мог получить, т.к. оно "задержалось" в НКВД и было подшито к делу Фрица.
      А дальше дела пошли, как на экране. Фриц был арестован и посажен в одиночную камеру в нижнем подвале нашей тюрьмы, где его продержали около двух месяцев, вызывая по ночам на перекрестные допросы, которые продолжались по 6-8 часов. Переписку его с заграницей рассматривали, как зашифрованные шпионские информации о Советском Союзе, а его - Фрица, как ловко законспирированного агента гестапо.
      Не добившись от арестованного "признания", чекисты решили испытать его при помощи свободы. Фрица внезапно вывели из подвала и сказали ему, что он свободен.
      Через некоторое время бывший берлинец был уже у себя на квартире, делясь с подругой своей всем пережитым. Жена плакала от горя и радости.
      Недолго был Фриц на свободе. Поздно вечером того же дня тайные агенты, сторожившие квартиру Фрица, снова арестовали его и привели в нашу камеру. Ему предъявили 6-й пункт 58-й статьи и тяжелое обвинение в шпионаже.
      И настали для Фрица снова тяжелые дни испытаний. После моральных и каких-то физических пыток, про которые Фриц боялся нам рассказывать, несчастный вынужден был подписать два протокола и еще что-то. И когда пришел последний раз с допроса, он свалился на койку и срывающимся голосом отчаянно выкрикнул:
      - Я отказался от своего германского паспорта, потерял любимого ребенка, обманывал швейцарских товарищей, лишился свободы, жены и всего на свете! Как до этого я был убежденным коммунистом, так теперь меня превратили в убежденного антибольшевика. Когда наши ноги впервые ступили на территорию Советского Союза, мы преклонили колени и целовали эту, как нам казалось, обетованную землю... А теперь, если выберемся из этого ада, мы снова будем стоять на коленях и целовать землю, но... только по ту сторону советской границы.
      Форточка в дверях шумно открылась и вахтер сиплым голосом прохрипел:
      - А ну, прекратите разговоры!