Как известно, большевики отказались подписать в Гааге конвенцию о военнопленных, заявив, что, если даже чины Красной Армии и попадут в плен к противнику, то их будут рассматривать, как дезертиров и изменников родины.
      После заключения мира с Финляндией, возвратившиеся из плена на родину командиры и красноармейцы были судимы Ревтрибуналом Ленинградского военного округа. Значительную часть их расстреляли, а остальных, "расстрелянных" условно, небольшими партиями разослали по концлагерям НКВД.
      Одна из таких "небольших" партий в количестве 1500 человек попала в Заполярье. Здесь "расстрелянных" заключили в отдельный лагпункт и изолировали от остального лагерного населения и внешнего мира. Суровый режим и строгая тайна окружали их в лагере.
      Вначале их даже не посылали на работы вне "зоны", но потом, спустя несколько месяцев, бывшие красноармейцы стали ходить на промывку золотоносного песка, рытье шурфов для георазведки и на другие работы, где они не могли встречаться с остальными заключенными. Ежедневно можно было видеть шедшие на работу и обратно в спецзону серые колонны "расстрелянных", сопровождаемые конвоем из отборных лагерных охранников.
      Но шила в мешке не утаишь. По Норильлагу поползли слухи, что заключенные из спецзоны, носившие еще военную униформу, хотя и без установленных для красноармейцев знаков отличия, привезены в Заполярье, как "живые мертвецы", в наказание за сдачу в плен финнам.
      Сперва эти слухи носили характер лагерных "радио-параш" и предположений, но потом они подтвердились осторожными рассказами самих "расстрелянных", изредка попадавших тяжелобольными в общелагерную больницу. А еще через несколько месяцев, с разрешения Москвы, бывших красноармейцев начали использовать на общих работах в комбинате, что дало возможность войти с ними в непосредственное соприкосновение.
      Таким образом "расстрелянные" не только "ожили", но через вольнонаемных начали пробовать устанавливать нелегальные связи со своими домашними, которым из Красной армии официально было сообщено, что их сыны, мужья и братья "пропали без вести".
      Под большим секретом (за разглашение тайны условный расстрел заменялся им действительным) несчастные бывшие красноармейцы рассказали, как их вывезли из Финляндии и, как после краткого допроса, заочно судили и после с условным .расстрелом привезли к нам.
      Многие из них сокрушались:
      - Почему мы не остались в Финляндии, когда нам финны предлагали остаться у них? Почему не уехали в Америку по предложению Красного Креста?
      И действительно, многие уехали из плена в Америку и этим избежали действительного и условного расстрела.
      Прикрываясь трескучими фразами о беззаветной любви к родине и Сталину, "пропавший без вести" Николай Симонец писал своей старухе-матери в Смоленскую область:
      "Дорогая моя мамаша!
      Пишу вам пока кратко, чтобы вы знали, что я, ваш сын Николай, нахожусь в далеком краю, чувствую себя здоровым и бодрым и с радостью участвую не только в обороне нашей счастливой Родины, но и в строительстве социалистического общества под сияющими лучами бессмертной сталинской конституции и мудрым водительством ее творца - великого отца, друга и учителя тов. Сталина.
      Адрес мой вышлю в следующий раз. Крепко обнимаю и целую вас, ваш счастливый сын

Николай".     

      Крестьянка Смоленской области Евдокия Симонец, получившая весточку от сына, всё плакала и приговаривала, крестясь на маленькую, почерневшую от времени иконку:
      - И спасибо тому товарищу Сталину, что он даже из пропащих вызволил моего сына...
      Бедная старуха, весть от сына сделала ее действительно счастливой.
      А ее сын, Николай, надрываясь на земляных работах в вечной мерзлоте, проклинал в это время и сталинскую конституцию, и самого ее творца. Лагерное же радио орало:

Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек!