Для католического мира клонирование обернулось серьезной богословской проблемой: будет ли наследоваться первородный грех людьми, появившимися без полового акта? Ведь для многих западных богословов центральным проявлением греха является зачатие, от которого рождается человек, а первоначальная сущность первородного греха есть половая похоть – змий возбудил в Еве блудное разжжение. "Слова покаянного (50) псалма: "В беззакониях зачат есмь и во гресех роди мя мати моя", получают истолкование в узком смысле, применительно к самому зачатию. Здесь утверждается почти субстанциональная порча естества: через врата пола не может родиться ничто чистое и святое уже потому, что это есть пол" [1]. Именно это, почти субстанциальное, понимание порчи природы и влияния первородного греха привело к возникновению католического догмата о непорочном зачатии Пресвятой Девы, который был провозглашен в 1854 году. Согласно этому догмату Пресвятая Дева как бы механически изъемлется из природы для своего предназначения.
Допустив "метафизическое", а точнее, догматическое "насилие над природой", католики оказались в весьма сложном положении перед реальностью технологического насилия над природой. И справедливо встает вопрос: если непорочность Богоматери допускается догматически изъятием из власти естества и вообще из общего порядка природы ее зачатия, то почему не допустить правомерность технологического творения человека без зачатия, и принять, таким образом, непорочность и "технологического зачатия" – клонирования – рассматривая его как разновидность "нового творения"?
Позиция Православия не соотвествует ни "букве", ни "духу" католицизма. Православная Церковь чтит зачатие Богородицы особым праздником. В службе Зачатию Богородицы (Минея месячная, декабрь) значится: "Новое небо во чреве Анны зиждется Бога Вседетеля повелением, из него же воссияет невечернее солнце"... Канон, песнь 1: "Зачатие днесь, богомудрая Анно, твое празднуем, яко вместившую нигде же вместимаго начала еси". Природный, естественный характер зачатия Марии, хотя и вспомощствуемый благодатью, воспевается, как бы утверждая "процесс внутреннего возрождения и выздоровления природы, центрам коего и является Пресвятая Дева" [2]. "Православная Церковь чтит зачатие Богоматери, предвозвещенное ангелом "богоотцам" Иоакиму и Анне ( подобно тому, как она чтит и зачатие св. пророка Иоанна Предтечи), но в то же время не изъемлет этого зачатия из общего порядка природы, не провозглашает его "непорочным" в католическом смысле [3].
Православный мир, не углубляясь в детали и механизмы передачи через половой акт "должных или недолжных удовольствий", скорее сердцем, скорее естественными склонностями: стыдом, благочестием, совестью, благоговением перед Богом – не принимает клонирования. Для православного человека клонирование – это скорее не серьезная богословская проблема, а серьезное искушение выйти на уровень массовой "святости" путем клонирования, указанного наукой и разумом. И "волки сыты" (соблюдены нормы аскетики – нет полового акта – нет и лазеек для передачи первородного греха) и "овцы целы" (соделаны стада невинных и чистых "святых"). Кстати, многие православные люди полагают, что не случайно именно овца (небезызвестная Долли) стала первым склонированным животным. Ох уж эти "случайные" совпадения и созвучия! "Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Вы же берегитесь" (Мк. 13, 22).
Не несет ли клонирование возможность особого прельщения для монашествующих как способ продлить свой род, сохраняя плотское воздержание? Возможность прельщения по вопросам пола обречена на "сквозную" историческую актуальность. На 1 Вселенском соборе в Никее была сделана первая попытка распространить полное плотское воздержание клира на всю Церковь. Тогда святой подвижник, сам строгий девственник, епископ из Фиваиды Пафнутий отстоял брак, "целомудрием называл соитие с законной женой", как справедливо напоминает о. Андрей Кураев [4].
С. Н. Булгаков полагает: "Лишь путем благочестивых браков и брачных зачатий можно было дойти до того Рождения, которое сотрет главу змея" [5].
Технология клонирования, изымая зачатие из общего порядка природы, обнажает онтологический смысл таинства брака. Когда член-корреспондент РАН А. Монин уверяет, что не надо бояться клонирования, так как невозможно тиражирование гениев преступного мира или маньяков, ибо "душа генетически не обусловлена" и ставит после этого суждения точку, то для многих естественно возникает вопрос: "Если душа генетически не обусловлена, то чем же тогда она обусловлена?" Логика православного мышления вряд ли может остановиться на суждении "душа генетически не обусловлена". Сильно пошатнулся, в связи с падением "революционной идеологии", и марксистский тезис о том, что душа (личность) обусловлена социальной средой. Так чем же обусловлена душа?
Ответ на этот вопрос определяет православную позицию по обсуждаемой проблеме.
Один из определяющих факторов "обусловленности души" – таинство брака, через которое "дается божественное основание для благодатной жизни" [6]. Через таинство брака мужчина и женщина становятся "уже не двое, но одна плоть" (Мф. 19, 6). И это – тайна, "тайна сия велика" (Еф. 5, 32). Освящение союза мужчины и женщины описано в первой книге пророка Моисея: "И благословил их Бог и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь" (Быт. 1, 28).
Изымая зачатие из общего порядка природы, каждый окажется в состоянии логического противоречия, если допустит, что благословенный союз мужчины и женщины будет при этом сохранен. Какими же могут быть ближайшие, находящиеся в недалекой перспективе, социальные последствия признания новой формы искусственного размножения? Во-первых, любая форма искусственного размножения, будь то оплодотворение in vitro или клонирование, является "технологической" поддержкой инвертированных лиц (гомосексуализм мужской и женский). С возникновением технологий искусственного размножения совершенно перестает действовать старейший аргумент противников всякого рода инвертов: существование однополых семей невозможно признать в силу реальности нарушения ритмов рождаемости и угрозы невоспроизводства человечества. Получение возможности размножаться для инвертированных лиц означает возникновение возможности распространения новых форм семейно-брачных (в частности, однополых) отношений и, соответственно, вытеснения традиционного моногамного брака. Во-вторых, новые методы искусственного размножения делают весьма реальной перспективу роста "неполных семей" и увеличение числа детей, рожденных вне брака и воспитывающихся в неполных семьях. В-третьих, новые методы искусственного размножения разрушают всю систему нравственных ценностей, обесценивая в первую очередь главную из них – ценность любви.
В этом плане весьма поучительным оказывается роман-антиутопия О. Хаксли "О дивный новый мир". В нем до логического предела разворачиваются возможности и последствия искусственного размножения людей по заданным параметрам. Законодательное признание искусственного размножения в новом Государстве имеет своим логическим следствием запрещение семьи, материнства, единобрачия. Они рассматриваются в новом обществе как источник сильных и нежелательных эмоциональных переживаний, душевной боли, и в результате – всевозможных болезней. Место "любви" в иерархии ценностей данного общества занимает понятие взаимопользование, фиксирующее презрение к достоинству человека и отрицание личной свободы. Нельзя не согласиться с наличием жесткой и непротиворечивой связи между отрицанием традиционной нравственности, распадом брака и искусственными технологиями зачатия.
Это еще раз обращает наше внимание на то, что естественное зачатие, как сотворение человека, освящено благодатию Божией. Как же описывается оно пророками?
"Ибо Ты устроил внутренности мои, и соткал меня во чреве матери моей... Не сокрыты были от Тебя кости мои, когда я созидаем был в тайне, образуем во глубине утробы... Зародыш мой видели очи Твои" (Пс. 138, 13, 15, 16). "Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом... Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня... Не Ты ли вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня, кожею и плотью одел меня, костями и жилами скрепил меня, жизнь и милость даровал мне, и попечение Твое хранило дух мой" (Иов, 10, 8-12).
При описании таинства создания человека в Библии используются физиологические понятия и образы. В то же время они свидетельствуют о событии всегда большем и более значимом, чем его физиологическая канва. Это большее раскрывается и в восклицании Евы при рождении первенца: "Приобрела я человека от Господа" (Быт. 4, 1). И в словах Христа, обращенных к Никодиму: "Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: должно вам родиться свыше" (Ин. 3, 7).
Данные слова свидетельствуют об истинном основании тварных существ – об их "обожении действием Божественных энергий" [7]. Это выражение Лосский использует для описания присутствия Святого Духа в мире и приводит свидетельство св. Максима Исповедника: "Святый Дух присутствует во всех людях без исключения, как хранитель всех вещей и оживотворитель естественных зарождений, но Он в особенности присутствует во всех тех, кто имеет Закон, указывая на преступление заповедей и свидетельствуя о Лице Христа... Ибо все не исполняющие волю Божию имеют сердце неразумное" [8]
Эти свидетельства чрезвычайно значимы. А. Ф. Лосев утверждал, что религиозные свидетельства, являясь своеобразной теоретической конструкцией, всегда соответствуют "устроению человеческой жизни на всех бесконечных путях ее развития" [9]. Именно это определяет реальное место и непреходящее значение религии в жизни общества, по крайней мере, общества цивилизованного.
Находясь в реальности взрывоподобного прогресса в области генетики человека, в частности в области клонирования человека, нельзя недооценивать и другие конкретные культурно-исторические свидетельства. Например, в ХШ веке в каббалистических текстах обсуждалась возможность создания искусственного человека по заданным параметрам. В сложном сплетении идей и символов за этой возможностью стоит реальность космической по своим масштабам власти над человеком. Этой властью "устраняется Бог".
В трагедии Гете "Фауст" при создании доктором Вагнером гомункула – искусственного человека – присутствует Мефистофель. В одном из своих писем Эккерману (1829 г.) Гете говорит о существовании родства между Мефистофелем и гомункулом [10]. Это родство опять же фиксирует негативное восприятие факта появления существа, созданного по воле человека. В романе О. Хаксли "О дивный новый мир" прямо описываются "плоды" создания людей по заданным параметрам. Генетические манипуляции с эмбрионами позволили "перейти из сферы простого рабского подражания природе в куда более увлекательный мир человеческой изобретательности", где "мы" (власть имущие – И. С.) "предопределяем и приспособляем, формируем" подготовленность к жизни людей в заданных "нами" кастах и одновременно "прививаем людям любовь к их неизбежной (выбранной "нами" – И. С.) социальной судьбе" [11].
К оценкам фантастов присоединяются и ученые. Профессор Жан Доссе, лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине (1980 г.), констатирует: "В области генетики человека неразумное использование новых технологий может привести к катастрофическим последствиям" [12].
О каких катастрофических последствиях может идти речь при условии вхождения в соблазн и удовлетворения "похоти очей и гордости житейской"? Дерзнем отнести технологию клонирования как способа искусственного размножения с заданными, желательными для человека свойствами и параметрами, и к этому типу искушений. Анализ католического догмата о "непорочном зачатии" Пресвятой Девы ясно показал неразрывные скрепы, связывающие "природу зачатия" и степени возможного совершенства и несовершенства человека. "Похоть очей": стремление к физическому (не духовному!) совершенству – благосостоянию, процветанию и могуществу – давно известна культуре, как проявление "человекобожия". В конце XIX века Ф. Ницше впервые поставил проблему человекобожия в антихристианском смысле. Устами Заратустры он предложил свою версию ее решения, призвав человечество к созданию "сверхчеловека". В философии Ф. Ницше четко обозначается принципиальная связь между идеей сверхчеловека и ситуацией "смерти Бога", символизирующей коренную ломку оснований культуры. Это – одно из возможных катастрофических последствий выхода на уровень "творения" человеком человека по своему, человеческому, "образу" и по своему, человеческому, "подобию".
Когда человек определяется как "образ Божий", то это определение фиксирует главное связь человека с Богом, признание отношений человека с Богом, факт призыва Бога к человеку. "Человек есть благодаря призыву Бога" [13]. Что это за призыв? Это призыв к единению в любви, "называющей несуществующее как существующее" (Рим. 4, 17). "Человек есть личность и образ Божий в той мере, в какой он способен отозваться на обращенный к нему Божественный призыв, полный любви" (с. 109). Человек, осваивающий технологию клонирования человека, создает человека не по призыву любви, а по мотиву своих утилитарных целей. И в силу этого он не сможет создать свободное существо, личность, не зависящую от целей своего "ученого создателя".
Практически одновременно с Ф. Ницше Ф. Достоевский сформулировал идею Богочеловечества. С этого времени дилемма "Богочеловечество – человекобожие" становится ведущей для русской религиозной философии. В первой половине XX века она выглядела весьма абстрактно в форме интеллектуальных дискуссий на уровне журнальных публикаций и книг, издаваемых за рубежом. В первой половине XX века "человекобожие" – это, как правило, мнящая себя средоточием достоинств гуманистическая гордыня. В конце XX века на уровне биомедицинской практики она наполняется вполне конкретным содержанием. В конце века "человекобожие" – это стремление выйти на уровень "творения", т.е. создания живых организмов с желательными для человека свойствами.
Показательной в связи с этим является позиция С. Е. Моткова, автора и редактора издания "Советская евгеника", который еще в 1991 году полагал, что пришла пора использовать достижения генетики в целях государственной политики. Генетический груз, который ведет к биологической деградации населения, достиг в настоящее время критической точки. К биологической деградации, происходящей в результате загрязнения внешней среды, резкого ослабления естественного отбора по причине успехов медицинской науки, добавляется моральная деградация – расслабление воли и развитие порочных склонностей: алкоголизм, наркотики, разводы, самоубийства, преступность. С точки зрения С. Е. Моткова, одной из мер выхода из кризисной ситуации является прочное закрепление идеи искусственного отбора в государственной идеологии и политике. Государство должно начать проведение "евгенического эксперимента" сначала в небольшом городе, "постепенно расширяя территорию, охватываемую евгеническими мероприятиями".
Что же включают в себя евгенические мероприятия? Это – отбор граждан на основе психологического тестирования, медицинского обследования, сведений об успеваемости (школа, вуз) и т.п.; искусственное осеменение на основе отобранной спермы и т.п. Цель подобных мероприятий – повышение "умственных способностей населения" [14].
Профессор А. П. Акифьев, заведующий лабораторией механизмов мутагенеза Института химической физики им. Н. Н. Семенова РАН, полагает, что "сегодня в качестве важнейшей цели евгеники следует считать создание генофонда, наиболее благоприятного для здоровья, благосостояния и процветания человечества на основе методов, достойных человека" [15].
Данные образчики "человекобожия" мы приводим не только для того чтобы показать, как играет "похоть очей и гордыня житейская", но и для того, чтобы показать, что идеология клонирования имеет свою научную предысторию, а именно – евгеническую логику. Попытки выйти на биогенетический путь "благосостояния и процветания человечества" – не первые и не последние в культуре. Известным и показательным в этом отношении фактом отечественной науки было увлечение евгеникой Н. К. Кольцова, который в 30-е годы основал Русское евгеническое общество и журнал. Его разочарование и отказ от евгеники были связаны с осознанием того факта, что, например, критерий повышения "умственных способностей населения" не защитит общество от появления "криминальных талантов", а расовые критерии не уменьшат количества генетических дефектов. Да и обладает ли человек правом на селекцию себе подобных и "проектирование" тех или иных качеств человека? В границах "человекобожия" этот вопрос решается однозначно положительно. При этом благие намерения – улучшить больное человечество планируется реализовать, ориентируясь на самые лучшие человеческие качества.
Нельзя не напомнить, что суть "человекобожия" заключается в принципиальном различении и разделении "природного человека от духовного". Это разделение, по словам Н. Бердяева, и дает свободу творческого развития природному человеку, удалившись от внутреннего смысла жизни, от глубочайших основ самой природы человека" [16]. Для философии "человекобожия" высшим идеальным измерением является сам человек и все "человеческое".
Но может ли "человеческое" и только "человеческое" выполнять функцию абсолюта, критерия, высшей идеи? Ф. Достоевский полагал, что даже если рассматривать "человеческое" как некий феномен, представляющий интересы рода, то идеала все равно не получится, ибо сумма равна слагаемым, со всеми их свойствами. Идеал, "высшая идея" является стержневым структурным элементом существования человека и общества.
Подлинным идеалом, качественно отличающимся от различных человеческих мерок, является Христос. "Христос был от века идеал, к которому стремится и по закону природы должен стремиться человек", – утверждал Достоевский. Богочеловеческая природа Христа – это онтологическая возможность и заданность нравственного совершенствования человека. Оно реализуется через свободное, духовное, "умное делание" человеком самого себя, постоянно корректируемое "божественным центром жизни". "Человекобожие" как попытка определить абсолютные критерии "лучшести" для самого себя из самого себя рано или поздно оборачивается разными формами субъективизма, который в лучшем случае приводит к фарсу, в худшем – к катастрофе.
Вторым катастрофическим следствием, на которое нельзя не обратить внимание, будет, в отличие от первого, совсем не глобальное явление, а весьма житейское, и не далекое, а очень близкое по времени своего обнаружения. Это появление большого количества уродств и рождающихся уродцев. Если овца Долли появилась после 277 неудачных попыток клонирования, то можно себе представить, сколько потребуется испытать женских судеб и сколько исковерканных в экспериментах детей появится на свет. Заместитель директора института Общей генетики РАН Е. Платонов утверждает: "Подсчитано, что удачное клонирование первого ребенка потребует не менее 1 000 попыток. Появится большое количество мертворожденных или уродливых детей" [17].
Общество должно быть готово к приему таких детей. А Церковь – к тому, чтобы крестить и причащать таких малышей. Отец Андрей Кураев справедливо замечает, что как ни странно, но этот вопрос поднимался и уже давно решен церковным преданием. В "Требнике" святителя Петра Могилы есть чинопоследование "О крещении дивов и ин чуд родящихся": "Аще чудо или див некий от жены родитися приключит, и аще образ человечий имети не будет, да не будет крещен. Аще же в том недоумение будет, да крестится под твоею кондициею: аще сей есть человек, крещается раб Божий имярек во имя Отца и прочая".
Комментируя данный вопрос, о. Андрей полагает, что Церковь будет настаивать на признании "клонов" людьми, "чтобы не допустить проведения экспериментов над ними или разъятия их на "запчасти" [18]. К сказанному можно добавить следующее. Человеческая сущность "клонов" вряд ли может быть определена биофизиологическими параметрами. В значительной степени она будет определяться нашим – человеческим или бесчеловечным – к ним отношением, нашим состраданием. Наша любовь может и должна не допустить признания их неполноценности, и, следовательно, стать их реальной защитой от потребительского, например, в целях трансплантации, истребления.
Грех, как известно, влечет за собой грех. Сама по себе палитра возможных последствий и "вторичных" чудовищных злоупотреблений копированием (например, создание человеческих "запасников" для целей трансплантации) обнажает "первичность" греховности или безнравственности клонирования человека. При этом нельзя не обратить внимание, что большинство ученых-генетиков, критически относящихся к новой технологии, связывают с нравственными аспектами клонирования нечто совсем другое.
Нравственная сторона проблемы клонирования заключается для них в том, что если в опытах с животными "так велико количество повреждений эмбриона и мертворождений, если не ясен вообще конечный результат, этично ли даже говорить о переносе эксперимента на живых людей?" Задавая такой вопрос, профессор Б. Конюхов, заведующий лабораторией генетики развития института общей генетики РАН, отвечает на него предельно ясно: "Переносить еще не решенную методически научную разработку на человека безнравственно" [19]. "А если научная разработка будет решена методически?" – спросим мы. Неужели в этом случае методически отработанная технология станет нравственной?
Разве исходные цели и стимулирующие мотивы развития технологии клонирования, а именно – создание существ по интересующим "заказчика" параметрам, не безнравственны по своим основаниям? Действительно, создание человека по заданным параметрам, а именно в этом заключается "смысл" клонирования, изначально означает создание человеком человека с определенными качествами, для решения определенных исходных задач, следовательно, налицо потребительское отношение к человеку как средству их решения, а не отношение к ближнему по главной заповеди любви.
Православие отстаивает "невидимое существо" в "видимом существе" человеческой сексуальности, которая освящается в таинстве брака, становится проявлением "единомудрия и целомудрия" супругов, превращается в таинство любви, в "единомыслие душ и телес", в "реальное вхождение в сферу бесконечного бытия", "в противоядие смертности" [20]. Несет ли в себе это "противоядие" клонирование, заменяющее материнскую утробу пробиркой и праведность беременности "суррогатным материнством"? Не содержит ли это "отрицание плоти", отрицание естественности конкретной анатомо-физиологической определенности естественных зарождений жизни, "ложной духовности" или просто греха?
|
4. Наша брань не против науки. "Православная беседа", №2, 1998, с. 29. ^ |
|
7. В. Н. Лосский. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. М., 1991, с. 192. ^ |
|
9. А. Ф. Лосев. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976, с. 192. ^ |
|
10. И. В. Гете. Избр. произведения в 2-х тт. М., 1985, т. 2., с.678. ^ |
|
12. Ж. Доссе. Научное знание и человеческое достоинство. "Курьер ЮНЕСКО", ноябрь 1994, с. 5. ^ |
|
15. А. П. Акифьев. Гены, человек, общество. М., 1993, с. 53. ^ |
|
17. Клоны наступают! Спасайся, кто может? "Комсомольская правда", 27.01.1998, с. 7. ^ |
|
18. Наша брань не против науки. "Православная беседа". № 2, 1998, с. 29. ^ |
|
20. В. Н. Лосский. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. М., 1991, с. 247. ^ |