Сад моего детства. Ялта. 1922-1926

Мое детство прошло в окружении чудо-природы - нашего сада. Мы с сестрой Александрой с раннего детства ощущали блаженство души, и, несмотря на тяжелое, страшное время, которое нам потом пришлось пережить, мы не теряли этого блаженства - блаженства вечной любви к Богу. Наш сад столько доброго вселил в наши души!..

	Родители Прокопий и Пелагея Чеховские

У сада были сторожа - высокие, стройные вечнозеленые кипарисы. Они росли в укромных местах, будто специально, чтобы не заслонить цветущую красоту сада. Они напоминали монахов в темных одеждах и темных конусообразных шапочках, которые в своих молитвах тоже стремились к небу, к Богу. Когда немного разотрешь в руках зелень кипариса, ощущается церковный запах - горящих свечей, лампад и ладана.

Этими своими наблюдениями и мыслями я ни с кем не делилась, боясь, что меня назовут фантазеркой. Единственный человек, которому я доверяла, была преподаватель русского языка и литературы, милая, интеллигентная Тамара Александровна Сухомлинова. Она меня выслушивала, ласково гладя по голове, и, улыбаясь, говорила: "Нет, ты не фантазерка, ты просто будешь писательницей"...

О Тамаре Александровне я хочу рассказать поподробнее. Дело в том, что мы не учились в школе, а преподаватели приходили к нам домой. Это были очень квалифицированные педагоги, но из "бывших", поэтому их не брали на работу. В школах преподавали учителя нового поколения, наспех обученные, в большинстве своем - агитаторы безбожия. Отец Петр, настоятель храма св. Александра Невского, в который мы ходили, посоветовал отцу учить нас дома, чтобы хоть в детском возрасте не засорять наши души, а заодно и помочь достойным людям. И надо сказать, знания мы получили глубокие. В свои 12-13 лет мы могли учиться в 8-9 классе, но преподаватели советовали папе не торопить события. Забегая вперед, скажу, что наши преподаватели были правы. Запас знаний у нас был такой, что, окончив семилетку, мы сразу поступили на курсы подготовки в вуз, где экстерном, за семь месяцев, прошли программу 8-10 классов и поступили затем в высшее учебное заведение.

Тамару Александровну я любила больше всех преподавателей. Очевидно, нас сближала любовь к русскому языку и литературе. Однажды она рассказала нам необыкновенную историю из своего детства. Тамара Александровна - дочь помещика. Семья была многодетная; все дети учились - кто в гимназии, кто в лицее. Уже тогда появлялись вольнодумные и богоотступнические учения; подобные разговоры стали возникать и у них в доме. Родителей это очень беспокоило, и только молчаливая бабушка усердно молилась в своей комнате. В этой комнате-молельне было много икон и всегда горела лампадка, неугасимый Божий огонек. Однажды за обеденным столом возник шумный спор о религии. Вдруг бабушка встала и попросила всех замолчать. Это было так неожиданно, что все в изумлении притихли. Бабушка сказала, что надвигается страшное время, когда за веру в Бога будут убивать людей. Надо всем верующим молиться Богу и просить, чтобы Он сохранил на российской земле истинную христианскую веру. Надо помнить, что на земле жизнь временная, только душа бессмертна, и если ее, бабушкина, молитва дойдет до Господа, то после смерти ее душа посетит их. Бабушку все очень любили, поэтому бросились ее целовать и желали долго, долго жить... Прошло пять или шесть лет. Бабушка умерла - зимой, тихо, как и жила. Когда после похорон сели за поминальный стол, то почувствовали, как ее не хватает, что нет с ними доброты и любви, которые от нее исходили. Все молчали. Каждый вспоминал ее молитву, то, как она утешала, когда к ней приходили с обидой или горем, как уходили от нее успокоенными и умиротворенными... И вот ее нет... Вдруг услышали, как в окно кто-то постучал три раза. Отец удивился: кто бы это мог быть, все вроде в сборе? Вышел на крыльцо. Вернулся взволнованный: никого не увидел. Все бросились на улицу. Сугробы были выше колен, луна освещала окно и площадку перед ним, и никаких следов. Сразу вспомнили слова бабушки, всем стало не по себе, страшно. Но отец успокоил, сказав, что бабушкина молитва дошла до Бога, и ее душа посетила их. Все перекрестились и пожелали бабушке Царствия Небесного. После этого споров о религии в доме никогда не было, в семье утвердилась вера в Бога и в бессмертие души, и все просили бабушку, чтобы она простила их и молилась за них.

Тамара Александровна надеялась, что наступит время, когда можно будет об этом написать. Свой подробный дневник ей пришлось уничтожить из-за преследований, которым подвергалась ее семья. Она не ошиблась, такое время теперь настало.

Храм Александра Невского

Недалеко от нашего дома находился кафедральный храм в честь святого благоверного князя Александра Невского. Это был наш храм. Очень красивый, он стоял на возвышенности, к дверям вела большая широкая каменная лестница. Снаружи в стене, в нише, выложенной цветной мозаикой, во весь рост был изображен святой князь Александр Невский. Величественная фигура, но вместе с тем кротость светилась в его благообразном и необыкновенно притягательном лице. Все невольно останавливались перед ним. Мы с сестрой тоже; мы ничего не просили, просто благодарили Бога за то, что есть такой святой, который помогает людям.

Напротив этой красивой, сверкающей на солнце иконы был небольшой сквер со множеством деревьев. На скамеечках, разбросанных по всему скверу, в освежающей прохладной тени отдыхали люди. Серо-голубоватая бордюрная трава между скамеечками так разрослась, что казалось, будто люди плывут в лодочках по серо-голубоватой воде.

	Женя Чеховская, 6 лет

В храме служили два священника - отец Петр, настоятель, и отец Яков. Первый, как говорили, был высокообразованный богослов. Но тогда проповеди не разрешались, и, восполняя их невозможность, отец Петр с каждым долго беседовал на исповеди. Наш папа, Прокопий Ефимович Чеховской, был с батюшкой очень близок. Бабушка, папина мать, была дочерью священника, поэтому привязанность и любовь к Церкви у него были с детства. Он очень переживал из-за гонений на Церковь и на священнослужителей и помогал им как мог. Когда прошел слух, что отца Петра должны арестовать, папа позаботился о нем, вывез из Ялты в деревню. Дальнейшая судьба священника мне неизвестна, так как вскоре мы сами были вынуждены покинуть город.

Отец Яков был старенький, сгорбленный и молчаливый. Наверное, он всегда пребывал в молитве.

Мы с сестрой любили ходить в храм, любили богослужение, церковные молитвы, каждение, когда запах ладана распространялся по всему храму; наклонив голову, мы вдыхали его и ощущали блаженство. Тогда, в детстве, мы не знали многих молитв, не понимали значения некоторых праздников, но были счастливы. Мы верили в Бога и любили Его.

Очень мы любили праздник Святой Троицы. В Троицын день в доме было много зелени, полевых цветов. Вместе с другими детьми мы шли на луг на окраине Ялты, сплошь усеянный ромашками и васильками, плели из них венки и в этих венках, с охапками ромашек и васильков возвращались домой.

В этот праздник наш храм преображался. Входные двери были так искусно украшены, что казалось, их не было вообще, а просто растут деревья. А внутри храма словно не было стен, а просто был цветущий сад. Лики святых ярко выделялись на зеленом фоне, светясь от горящих свечей и лампад. Зрелище необыкновенное: все светилось и ликовало, и слышалось ангельское пение хора.

Кроме храма Александра Невского, в Ялте было еще две церкви. Одна - "старая" - находилась недалеко от старого кладбища, потому и получила такое название. В детстве и юности наша мама Пелагея Ивановна пела в этой церкви.

	Женя и Саша Чеховские. 1923 г.

Другая церковь стояла на удивительной Аутской улице и так и называлась - Аутская. Эта часть города располагалась на возвышенности. Странное чувство: поднимаешься по улице вверх, и вдруг с правой стороны возникает высокий холм, обнесенный диким камнем,- и сразу ощущение, что ты опускаешься вниз и становишься очень маленькой перед этой высотой, на вершине которой стоит красавица церковь. Позолоченный купол с позолоченным большим крестом на верху церкви ярко сверкает на фоне голубого неба, будто стремясь еще выше, еще ближе к небу. Дикие камни склона переливаются тонами от темно-серого до светло-серого с зелеными прожилками. И кажется, что стоишь где-то в подземелье и, очарованный красотой, смотришь вверх и что это не реальный пейзаж, а живописная картина талантливого художника.

В этой церкви мы часто бывали, так как недалеко от нее находилось Аутское кладбище, где похоронены наши брат и сестра. В церкви служили два священника - настоятель, протоиерей Сергий Щукин, и очень старенький отец Николай Щеглов. Они всем помогали и советами, и молитвою, прихожане их очень любили. Несколько лет спустя, когда мы уже жили в Москве, папа узнал, что отец Сергий служит в московском Дорогомиловском храме, и пригласил его к нам. Отец Сергий освятил нашу квартиру и благословил нас. Через некоторое время, примерно в 1934 году, мы узнали о его трагической смерти. Отслужив литургию, батюшка возвращался домой и увидел, что на идущую по дороге женщину с ребенком на руках наезжает машина. И он, старенький, сгорбленный, из последних сил кинулся, оттолкнул испуганную и растерянную женщину в сторону от машины, а сам попал под ее колеса. Отец Сергий не только молился за людей, но и отдал свою жизнь за их спасение.

Сейчас Дорогомиловского храма нет. Не знаю, молятся ли за отца Сергия Щукина в Аутской церкви, но мы, грешные, молимся за упокоение его души.

Аутское кладбище

После революции большевики разрушали и уничтожали христианские храмы, людей, исповедующих христианскую веру или несогласных с их политикой. Невинная кровь лилась рекой. В 30-е годы эта вакханалия набирала особую силу и, конечно, докатилась и до христианского Аутского кладбища в Ялте. Известие о его уничтожении отозвалось болью в моей душе.

Это было в своем роде уникальное кладбище. Там покоились лучшие люди Ялты, ее основатели, благотворители, местные ученые, много сделавшие для процветания города, несколько поколений родственников людей, вынужденных эмигрировать за границу. Здесь были похоронены мать Достоевского и, кажется, невеста поэта Надсона, у нашей семьи - брат, сестра и дядя.

Высокие, стройные кипарисы, образовавшие аллею, разрослись, и, войдя в высокие чугунные ворота, ты сразу ощущал, что попал в другой мир - полумрак и необыкновенная тишина, исходящие от кипарисов, создавали это впечатление. Даже при сильном ветре, который в Ялте бывает часто, ветви кипарисов оставались непоколебимыми и, слегка прижатые к стволу, стремились вверх, словно напоминая людям, что все их взоры должны быть обращены к небу, к Богу.

От этой аллеи, как светлые ручейки, отходили дорожки к могилкам. Всевозможные цветы, которые росли на них, переливались разными красками и оттенками и разносили благоухание по всему кладбищу. Мраморные плиты, кресты, а на некоторых могилках - мраморные ангелы под ярким солнцем сверкали необыкновенным белым светом на фоне темной кипарисовой аллеи.

При большевиках Аутское кладбище постигло не просто разрушение, тут было издевательство над усопшими: надгробными плитами, крестами настилали в Ялте молпричал, даже не стерев с них надписи. Моя двоюродная сестра Лина Дмитриевна Соболева, посетив Ялту в 1936 году, проходя по молу, прочла надпись на кресте нашего дяди Алексея Ивановича Огурцова. На том месте, где было кладбище, она увидела печальную, варварскую картину: все было изрыто и перепахано вместе с костями. И поразительно: среди этого разрушения стояли два одиноких креста. Подойдя, Лина увидела надпись: "Михаил и Антонина Чеховские". Это были наши брат и сестра, двенадцати и шестнадцати лет. Может, не решились сразу уничтожить могилки двух отроков? Наверное, Господь продлил их пребывание на кладбище, чтобы их души молились за всех покоившихся здесь. И за тех, кто нарушил их покой.

"Ты еси Бог, творяй чудеса!"

В Ялте начались аресты. Многие папины друзья и знакомые уезжали из города и советовали ему то же: оставаться было опасно. Но папа медлил. Он не чувствовал за собой никакой вины, он во всем был честен. Однако предупреждение папиных друзей оказалось верным. Папу арестовали. Вот уже несколько месяцев он сидел в тюрьме, и говорили, что его вместе с нами должны выслать куда-то на Север.

	Дом в Ялте

В наш дом приходили чужие люди, что-то искали, перерыли все вещи, безжалостно бросали на пол книги, вырывая из них листы и обложки. Мы на все это смотрели и плакали, глотая слезы. Наша большая библиотека, которую мы так любили, превратилась в кучу оборванных, истерзанных книг и одновременно - истерзанных детских душ. Когда они ушли, мы с сестрой стали разыскивать в этой куче любимые книги, собирая листочки в папку.

Однажды после посещения отца мама пришла возбужденная: он просил разыскать в его письменном столе одну очень важную бумагу, про которую сам как-то забыл.

Дело в том, что в дни революционных событий Ялта обстреливалась и с моря, и с гор, переходя то к белым, то к красным; люди прятались в подвалах. Тогда у родителей было шестеро детей, мы с сестрой - самые маленькие, сестре два года, мне несколько месяцев. Однажды в наш дом привезли тяжелораненого бойца и приказали его лечить. Папа договорился с врачом, мама ухаживала за раненым. Он пробыл у нас до полного выздоровления. Уходя, оставил папе бумагу со своей подписью, сказав, что в трудную минуту она поможет. Все это мама рассказала нам сейчас. С тех пор как у нас был этот раненый, прошло много времени. Умерли наши средние брат и сестра. Старшая сестра, окончив гимназию, уехала к жениху в Чехословакию, взяв с собой брата. Там она вышла замуж, а брат поступил учиться и одновременно пел в церковном хоре (впоследствии он стал солистом оперного театра г. Брно). Так что с родителями остались только мы с сестрой.

	1950-е гг.

Мы стали искать эту бумагу, но в перерытом письменном столе нашли только изорванные листы. На полу тоже измятые, разорванные, грязные бумаги. Как найти нужную? Да и сохранилась ли она? В таком растерянном состоянии нас и застал сосед по дому Николай Антонович Ошмянский. Он предложил свою помощь, и мы, конечно, обрадовались. Николай Антонович долго, скрупулезно разглаживал и рассматривал каждый смятый, изорванный кусочек бумаги, а мы с напряжением смотрели на его руки. Прошла, как нам показалось, целая вечность. Уже стемнело, когда он вдруг поднял руку с бумагой, которую мы уже отчаялись найти. Это была она: грязная, измятая, лежала в обложке от тетради. Наверное, эта обложка ее и сохранила. Огромная тяжесть упала с плеч.

Наверное, тот раненый был большим начальником, потому что папу скоро выпустили, лишь приказав срочно покинуть город.

Все имущество у нас конфисковали. Но это было не важно. Главное, совершилось чудо - папа на свободе. Иначе неизвестно, какая бы судьба ожидала нас. Но это было не просто чудо, это был промысл Божий: именно в наш дом привезли раненого военного, хотя было много подобных домов и дач; несмотря на тяжелое ранение, он остался жив и оставил папе важную бумагу; и, несмотря на многочисленные обыски, она сохранилась.

"Тамо идеже мрак отчаяния в души вселился, да возсияет неизреченный свет Божества"

Мы уезжали из Ялты. Был конец сентября, но стояла жаркая погода. Люди купались в море, загорали или просто лежали в тени тентов. Веяло морским солоноватым воздухом, освежающим и успокаивающим. Все это было до боли родное, но мы уезжали. Мы с сестрой не плакали, не хотели расстраивать родителей, которые столько пережили и переживают сейчас. Еле сдерживая слезы, мы смотрели по сторонам в окна машины, которая везла нас в Симферополь. Смотрели, как все дальше удаляется Ялта: постепенно исчезали крыши домов, утопающих в зелени. Потом осталась одна густая темная зелень, а потом и она исчезла, и осталась только извилистая дорога впереди. Ялты уже не видно. Внутри появилась щемящая боль. Чтобы ее заглушить, мы с сестрой протянули друг к другу руки и крепко сжали пальцы. Но боль не проходила. Это было прощание с детством.

	1980-е гг.

В Москву мы приехали рано утром. Было холодно, моросил мелкий дождь. Город был окутан серым туманом. На площади перед Курским вокзалом - машины, экипажи. К нам подъехал извозчик на экипаже, запряженном двумя лошадьми. Извозчик в брезентовом плаще с капюшоном казался очень большим. Он предложил свои услуги. Папа смотрел на площадь. Поймав его взгляд, извозчик сказал, что машина дороже, и добавил: "А я недорого с вас возьму". Очевидно, понял наше положение, отнесся сочувственно. На вопрос, как его зовут, ответил: "Семен, да зовите просто - дядя Сеня". Мы сели, и пара лошадей, цокая по мокрому асфальту, дружно повезла нас к другому вокзалу - Ярославскому. Папа тихо переговаривался с дядей Сеней. Моросящий дождь не прекращался, и мелкие капельки, как слезы, стекали с лиц, как будто природа жалела нас и дала возможность поплакать.

Когда подъехали к вокзалу, выглянуло солнышко. "Ну вот, сестренки,- ласково улыбаясь, сказал дядя Сеня и слез с облучка.- Вот и солнышко вас встречает, все будет хорошо". Мы посмотрели на небо. Оно начало проясняться. Солнце освобождалось от туч, они куда-то уплывали, солнечные лучи становились все ярче и ярче, лаская и обогревая нас. Да это же наше солнышко, ялтинское, такое милое и приветливое! Это Господь послал его нам. "Тамо идеже мрак отчаяния в души вселился, да возсияет неизреченный свет Божества". Да, да, именно Божественный свет посетил нас. Мы с сестрой переглянулись и впервые за долгое время улыбнулись. "Все будет хорошо",- где-то далеко слышался голос доброго человека.