|
|
|
|
|
|
|
|
|
Предисловие посвящено описанию главных принципов, которыми руководствовались авторы, а также тому, какой опыт они извлекли из уже проделанной работы.
С 60-х годов в науке о языке и прежде всего в лексикографии бытует понятие экспрессемы. Оно было предложено как обозначение парадигмы стихотворных фрагментов (строк, высказываний, строф), которые связаны друг с другом использованием в них некоторого, одного и того же (заглавного в словаре) слова. Как у фактов не повседневной, обыденной, а поэтической речи выдающихся художников слова у таких контекстов, естественно, предполагалась особая значимость, хотя в реальности их далеко не всегда отличали от сочетаний слов, типичных и для разговорной речи, существенные приращения "эстетического смысла".
С течением времени становилось всё более очевидным, что и ученый, и мыслитель, и поэт при помощи своих характерных, в первую очередь языковых средств занимаются, в главном, одним и тем же делом - моделированием реальности, поиском ответов на "вечные вопросы" к миру природы, к обществу, к "смыслу жизни и смерти", любви и т.д. Возрастала сама роль поэзии в познании еще неведомого, невыявленных связей во Вселенной - и на "звездном небе", и на "грешной земле". Чуткость к глобальным процессам оказывалась таким же требованием к поэту, как и традиционные тонкость художника слова в понимании глубины сферы чувств и недвусмысленность его этической позиции на стороне добра в борьбе за действенное "смягчение нравов".
Филология не вправе игнорировать опыт естественных наук, методы достижения в них нового знания тем путем, что известен теперь как путь эвристического моделирования. Тем более, что высокое искусство, по существу, всегда этим и занималось. Пушкин или Блок в моменты их наивысших открытий подобны Архимеду, а понятие "эвристика" (от греч. heuriskх - отыскиваю, открываю) в значении методов познания давно вошло в энциклопедические словари и закономерно отражено кратким "Толковым словарем русского языка" Ожегова-Шведовой.
Основным понятием в нашей книге является понятие эвристемы как слова, представляемого нам художественной речью в совокупности особо значимых его идейно-эстетических употреблений - контекстов. Мы называем их "сильными". В принципе поэзия может эстетически "напрягать" любое слово. Но уже материалы нашего исходного базового словаря (словаря-конкорданса экспрессем-креатем; мы называем его "Поэтическим Далем"), показывают, что далеко не каждый контекст вправе претендовать на действительно значительное новое в том или другом слове, общественно значимое "духовное приращение смысла" в нем. По этому, главному для нас критерию мы и стремились отобрать в компрессированный словарь экспрессем-эвристем (по той же аналогии, называя его "Поэтическим Ожеговым") самые "сильные" контексты - в силу их идейной направленности, общей значимости, образной яркости.
Нам было важно, обращаясь к творчеству виднейших русских поэтов первых десятилетий ХХ века, не пропустить среди их слов и контекстов чего-либо значимого и сейчас, оценить то, как и где они искали новое и что же именно находили, работая, так сказать, в четвертом, всеохватывающем и всепроникающем, эстетико-эвристическом измерении языкового пространства, важнейшем и для культуры прошлого века, а не только для наших дней. В художественной речи, в "поэтическом языке" оно явным образом подчиняет себе остальные, принятые в семиотике измерения коммуникации: семантику (смысл) единиц текста, их синтактику (сочетаемость) и прагматику (отношение: знаки языка - говорящий и пишущий). Для него, "4-ого", естественно применить слово эвристика в специфически терминируемом значении.
Но при этом выходит на свет одна из самых сложных среди тех коллизий, которые, в совокупности определяя итоговую результативность словесного творчества, серьезно затрудняют его "истинную оценку" как отдельным читателем, так и обществом в целом. Исследователь слова в контексте сталкивается с такой трудностью буквально лицом к лицу. Чисто эстетическое и чисто эвристическое находятся в гармонии лишь в случаях, которые, подобно шедеврам, наперечет. Яркий по форме образ может заключать в себе вполне тривиальную идею - новое словосочетание и броская рифма как бы маскируют ее. Заманчивая, как будто новая идея находит у поэта пока лишь протоафористическую форму, обремененную стилевыми промашками, и т.д. Добавим сюда обычное у поэтов "яканье", вроде бы даже препятствующее "высокой эвристике". Между тем их внутренний мир, самопознание "личностных вселенных" в принципе оказываются (конечно же, не всегда) символами-"каплями" большого мироздания и опытами проникновения во всё непознанное и значимое в нем. Область "эстетико-эвристического" соткана из многих подобных противоречий. Мы увидели, какой это крепкий орешек.
"Силу" некоторого стихового контекста общество достаточно часто обнаруживает уже вскоре после его появления, и он приобретает известность в наборах более или менее излюбленных "современных цитат". В этом статусе он найдет место в специальных "словарях цитат", составители которых опираются на реальный узус цитирования в тех или иных СМИ и сложившуюся за многие годы практику обращения художественных контекстов в современном обществе. Словари цитат не проходят мимо авторских неологизмов, заглавий и посвящений. Этим видам словоупотребления мы предоставляем некоторые привилегии.
Вместе с тем опыт работы с контекстами, входящими в базу нашего "Поэтического Даля", показал, что за пределами круга "излюбленных цитат" остается существенное множество очень по-своему и по-разному "сильных" контекстов, потенциал которых еще не вошел в светлое поле общественного сознания. И это касается даже поэтов, по различным причинам особенно широко цитировавшихся и/или цитируемых, будь это, к примеру, в недавнем прошлом - Маяковский, а сегодня - Пастернак.
С другой стороны, ни одно СМИ не воспользовалось в дни недавних общеизвестных трагических событий (подрыв торгового центра в США и гибель подлодки "Курск"), казалось бы, напрашивающимися на внимание "цитатами дня" - контекстами менее известного Хлебникова:
И замки мирового торга,
Где бедности сияют цепи,
С лицом злорадства и восторга
Ты обратишь однажды в пепел -
и
Морской водой наполнив рот,
Лежат на дне отцы сирот.
Последние примеры говорят не о застарелых шорах журналистики - дело, скорее, в недогляде, узости "окоема" уже всей нашей культуры.
Так или иначе, но далеко не все включенные в эту книгу контексты когда-нибудь и кем бы то ни было уже цитировались. Говоря о "цитатах для всех", мы имеем в виду и такие качества наших "сильных" контекстов, которые позволяют им, каждому по-своему, рассчитывать на внимание очень широкого круга читателей-современников - от разного рода профессионалов до рядовых любителей поэзии. Не претендуя на готовую истинность, полноту и единственность каждого конкретного из наших решений, подчеркнем, что мы сами выступаем не только как авторы фундаментального лексикографического проекта и, соответственно, исследователи впервые вводимого при этом в научный оборот некоторого потенциального множества "цитат" - множества динамического, не с жесткими, а с довольно-таки размытыми краями, но и как своеобразные пионеры, впервые цитирующие сотни контекстов в этом, если угодно, "цитатнике на вырост - для всех и каждого".
Мы видим свою задачу в том, чтобы в какой-то мере расширить угол зрения на жизнь слова в художественной речи и облегчить как доступ к богатствам словопреобразования в ней, так и личностный выбор из тех возможностей, которые уже предоставляет читателю этот наш пробный выпуск, отвечая определенной общественной потребности в освоении эстетики русского слова и в ее развитии.
Нечто немаловажное усредняет эту потребность, объединяет в культуре слова как будто всех нас достижениями классиков. Но ведь и сама классика динамична, меняется ее восприятие, пополняются ее ряды, каждый находит в творчестве видных поэтов Серебряного века, среди их произведений и отдельных высказываний и что-то свое, особо близкое своим вкусам и устремлениям. (Кое в чем и разовьет их?)
Так, эвристема БАБОЧКА кого-то сможет привлечь богатством представленных в ней преобразований заглавного слова, кого-то - всего одним-единственным контекстом, даже неясно почему, но вот задевшим же душу. Не исключено, что иной читатель заметит, насколько неравномерно распределяются эти "сильные" контексты и по хронологии, и по авторам-поэтам. А перед кем-то возникнет и такой вопрос: не проглядел ли составитель у Блока "сильные" образы этих чешуйчатокрылых или реальные бабочки и слово бабочка в самом деле не вызывали и не получили у него особо ярких ассоциаций? (Мы открыты для критики.)
С другой стороны, М. Кузмин, уподобляя душу бабочке, не подпускал никакой иронии в контекст: Моя душа, как б., Летит на запах липки. Куз921 (270); едва ли он имел в виду актуальное сегодня значение слова (полуомонима?) липа - ср.: подсунуть липу. Но искусный журналист мог бы воспользоваться этим контекстом, с полным правом переосмыслив его в своих полемических целях. В данном случае мы учли подобную возможность - некоторую потенцию кузминского контекста. При том, что вообще-то М. Кузмин - один из тех поэтов, у кого (как, например, и у И. Анненского, Вяч. Иванова, М. Волошина, А. Белого, В. Ходасевича или Н. Клюева) общество заимствует, "задействует" в виде стихотворных цитат совсем немного контекстов. Что же это - уже недогляд общества или какое-то свойство, характерное для отдельных индивидуальных стилей поэтического творчества? К проблеме, скрытой за этим жестким или (или и/или?), филологическая наука еще не подступалась.
В статьях БЕЗБОЖНИК и БЕЗУМЕЦ находится такая "цитата" из совсем еще плохо освоенного сегодня поэта: Народ безумец, народ безбожник, / Куда идете? Оглянитесь! РП [речь персонажа] Хл912 (231). Это - слова богини из полубурлескной поэмы "Шаман и Венера". Приписывать их автору, принимать как его кредо, лишенное отстранения, было бы ошибкой. Но что же мешает любому СМИ в 2004 г. направить заложенный (или хотя бы угадываемый) в этом контексте заряд иронии на нынешний политический расклад оппонентов? Перед нами - иная, но тоже пока не востребованная обществом потенциальная "цитата дня".
Кое-что в той же эвристеме БАБОЧКА кому-то из читателей книги покажется избыточным, какие-то контексты могут оставить его вполне равнодушным. Ясно, что как идейное, так и эстетическое единомыслие и единовкусие далеко от нашего исповедания веры. Вместе с тем еще дальше от нас "ньюэйджевская" или постмодернистская "всеобщие смази" в подходах к подлинному в наследии, неразличение высокого Авангарда и шумных авангардистиков.
Обратим также внимание читателя на то, что во многих "сильных" контекстах заглавное слово статьи не обязательно окажется с а м ы м "сильным". Так, в эвристеме АВОСЬ составившие ее контексты: В бурю родились, плывём на а., Смотрим загадочно, грозно и чудно. Хл913 (245); А., и распарит кручину Хлебнувшая чаю душа! АБ915 (III,155) - могут, а часто и должны быть представленными, кроме того, в ряде других эвристем. В подобных случаях едва ли имеет смысл экономить место путем введения системы разного рода внутренних ссылок (мы опробовали этот путь) - разумнее и явно удобнее для читателя повторять контексты. Но прямой автоматизм в повторении нередко мог бы быть по-своему опасен: он закрывал бы глаза на относительную "силу" и "слабость" конкретных словоформ контекста.
Предпочтительней постоянно согласовывать разногласия между составителями и редактором в подходах к наборам эвристем, раз за разом снимая первоначальную пестроту ряда прямолинейных решений, от которой никто в новом деле, разумеется, не застрахован. Готовя пробный выпуск такого "словаря эвристем", мы прошли два-три этапа применения челночных консультаций, устраняя свои колебания. Как кажется, это значительно продвинуло нас по пути к практическому единству в осмыслении критериев отбора "сильных" контекстов.
Авторская ответственность каждого из составителей за свои части материалов (как и "авторские права" на них) при этом не уменьшается. (Редактор, оставаясь советчиком и координатором работы, сознательно не пошел по жесткому пути полной унификации.) Так, попал или нет в эвристему БУРЯ вошедший в эвристему АВОСЬ контекст Хл913 (245) (он продемонстрирован выше), - это отдельное ответственное решение конкретного составителя (в данном случае - не того, кто выбирал "сильные" контексты для статьи АВОСЬ). Войдет или нет в эвристему ДУША контекст оттуда же: АБ915 (III,155), - соответственно, определит в свое время, после таких же консультаций и "аудитов" у редактора и других коллег, тот, кто как автор-составитель займется ее структурой.
Понятно, как важно ему и всем нам было бы уже располагать к тому времени откликами, коррективами оппонентов и всех заинтересованных читателей. Этот пробный выпуск "словаря эвристем", убеждены, знаем, верим и надеемся, - лишь самое начало общего дела гуманитариев.
В самом сжатом виде перечислим ключевые, для предпринятой нами работы, слова, словосочетания и целые высказывания. Нас занимают поиски поэтами Истины и истин, неотделимые от понятий "эстетика слова", "идеологически заостренные" в слове "эстетические значения" (по терминологии другой филологической школы). Исследовательский вектор "От поверхностных структур - к глубинным смыслам", на наш взгляд, кажется сегодня почти трюизмом, подобно идее единства науки и искусства после Чехова, Хлебникова, Тынянова и Колмогорова.
Важнейшим по энергии импульсом для идеи и постановки задачи этой книги стал Хлебников - необходимое поэту-ученому-мыслителю "безумие" его творчества, преодоление им суровых и разных "эстетических шлагбаумов", сама судьба его парадигмы, идей, "осад", "начал" и принципов, сплава "неклассической поэзии и неклассической науки", "воображаемой филологии", а на практике - конкретные сопоставления средств его языка и поэтики, контекстов, полей интертекстов и т.д., подчиненные задачам нового мировидения, с множеством контекстуальных характеристик в творчестве девяти других поэтов.
Сегодня эти импульсы и эта практика отчетливо противостоят разливу в обществе "культурной невменяемости" - подмене Игры "клоунадами", ёрничеством, "дела культуры" - бумом шоу, перформансов, "инфотейнмента" и пр. Филологам не пристало мириться с модной бравадой-отказом от наработанных ранее культурных ценностей, с изоляцией средств от Целей, искусства от науки, я з ы к а о т Л о г о с а даже в искусстве слова. Не одно только религиозное сознание было бы вправе назвать подобное угрозой утраты "стержня духовности". Сфера "эстетико-эвристического", совсем отделенная от оценок "этосферы" - пространства нравственности, морали, этики, - редуцировала бы в себе одно из важнейших отношений поэта к миру…
Это многоточие значимо: мы отдаем себе отчет, что перед вами - словарь (его пробный выпуск) лишь по форме, в содержательном смысле имя ему "конкорданс особого рода". Задачи интерпретации отдельных "сильных" контекстов и смысла всего представленного их множества, превращения такого конкорданса в "особого рода толковый словарь" - впереди. Мы полагаем, что минуя обсуждаемый здесь опыт, нашу пробу, ни филология, ни лингвистика не смогут поставить во всем масштабе эти парадигмальные для них задачи, требующие теперь дальнейших экспликаций, дискуссий, теоретических и практических решений.
Литература
1. Григорьев В.П. Самовитое слово и его словарное представление // Изв. РАН. Серия лит. и яз. 1994. Т. 54. № 4.
2. Самовитое слово / Словарь русской поэзии ХХ века. Пробный выпуск: А - А-ю-рей. Сост.: Григорьев В.П. (отв. ред.), Гик А.В., Колодяжная Л.И., Реутт Т.Е., Фатеева Н.А., Шестакова Л.Л. М., 1998.
3. Григорьев В.П. Будетлянин. М., 2000.
4. Словарь языка русской поэзии ХХ века. Т. I. А - В. М., 2001. - Т. II. Г - Ж. М., 2003. (Авторский коллектив: В.П. Григорьев, В.В. Бакеркина, А.В. Гик, Л.И. Колодяжная, Т.Е. Реутт, Н.А. Фатеева, Л.Л. Шестакова.)
5. Григорьев В.П. Слова в контекстах русской поэзии ХХ века (о "Словаре избранных экспрессем") // Изв. АН. Серия лит. и яз. 2003. Т. 62. № 3.
6. Творчество Велимира Хлебникова в контексте мировой культуры ХХ века: VIII Междунар. Хлебниковские чтения. Науч. доклады и сообщ. Ч. I, II. Астрахань, 2003.
7. Григорьев В.П. Блок и Хлебников в четырехмерном пространстве языка (заметки к проблеме) // Русский язык: исторические судьбы и современность. II Междунар. конгресс исследователей русского языка: Труды и материалы. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2004.
8. Григорьев В.П. Цитаты дня в творчестве Хлебникова // Russian Literature (Амстердам), LV (2004).
9. Григорьев В.П. Велимир Хлебников и четвертое измерение языка // Он же. Из прошлого лингвистической поэтики и интерлингвистики. Изд. 2-е, доп. М., 2004.
10. Григорьев В.П. О четырехмерном пространстве языка (Блок и Хлебников: эвристика в парадигмальных экспрессемах) // Изв. АН. Серия лит. и яз. 2004. Т. 63. № 4 (см. и в наст. изд.).
11. Григорьев В.П. Эвристика и 4-хмерное пространство языка // Вопросы языкознания, 2004, № 5.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|