Продолжение. Начало в № 1 (94) январь 2012 г.
Любой приходской священник постоянно сталкивается с такой проблемой: не зная, что такое покаяние, человек затрудняется его совершить. Как уже говорилось, большинство людей считают, что грех — это просто какой-то плохой поступок. И обычно каждый может вспомнить один или другой плохой поступок, который он совершил в своей жизни. Так же воспринимается и покаяние: человек считает, что покаяться — это значит рассказать на исповеди о том, что мучит его совесть. И вот восьмидесятилетний человек говорит: «В детстве мы лазили в чужой сад за яблоками. А когда моя мама болела, я, конечно, за ней ухаживала, но в тот момент, когда она уже умирала, я как раз отлучилась, и теперь меня мучит совесть».
Человек приходит в храм, говорит об этом священнику, ему становится легче, и он уходит. Да, в этих поступках он раскаялся, и ему действительно стало легче, но произошло ли соединение с Богом? Нет, не произошло. То есть человек прибегает к исповеди как к какому-то терапевтическому, психотерапевтическому лекарству, вроде беседы с психологом: я ему рассказал, он мне объяснил, мне стало легче. На самом деле цель покаяния совсем другая. И тот, кто не войдет в эту стихию покаяния, никогда не сможет познать Бога. Он может думать о Боге, может даже, как большинство людей, живущих в России, говорить: «У меня Бог в душе, и этого достаточно».
Это очень распространенная ересь, но, к сожалению, тот, кто так говорит, заблуждается. А что же у него в душе? В душе у него просто некая мечта: человек мечтает, что он верует в Бога, и он не понимает, зачем нужно ходить в храм, не понимает, зачем нужно читать молитвы, не понимает, зачем нужно помогать своему ближнему. Отчего это происходит, отчего такая слепота? Оттого, что человек не ведает покаяния. И чтобы приблизить к себе Царствие Божие, чтобы познать Бога, нам нужно понять, что же делать со своей душой, чтобы возникло это движение наоборот, движение к Богу — возникло покаяние.
Святые отцы говорили, что Бог как солнце. Солнце есть источник света и тепла, и поэтому грешный человек, отвернувшись от Бога, находится во тьме, он выстраивает между собой и Богом огромную стену, даже не стену, а камеру, в которой он и оказывается заключен. Когда кто-то говорит: «Я не верую в Бога», для меня, как человека, который профессионально этим занимается, это равносильно фразе: «Я нераскаянный грешник», потому что существование Бога для любого психически здорового человека очевидно. Любой нормальный человек, независимо от того, в России он родился, в Африке, в Гренландии, в Австралии, кончил он университет или нигде не учился, знает, что Бог есть. Не чувствовать Бога человек может только если он болен, то есть у него разрушен аппарат восприятия — как бывает такое несчастье, что человек от природы родился слепым или родился глухим и вообще не знает, что такое звуки. А так каждому известно, что существует свет, что существуют различные цвета.
Вера в Бога не есть какая-то сумма знаний |
Неверие в Бога всегда связано с грехом, поэтому на самом деле любого человека можно научить вере, любому можно приоткрыть этот свет, жизнь любого можно согреть теплом Божиим. Для этого нужно в стене, отделяющей человека от Бога, прорубить хотя бы маленькое окошко, а если это невозможно, то сделать хотя бы щель. И очень часто Сам Господь помогает в этом человеку, Он как бы устраивает для него небольшое землетрясение, когда каменные стены грехов, закрывающие от него Бога, приходят в движение и в них образуется трещина. Когда происходит такое землетрясение, обычный человек называет его словом «несчастье». Он не понимает, почему это с ним случилось, и хочет от этого защититься, ищет выхода, а это невозможно. И тогда бывает, что он — не всегда, конечно — обращается мыслью к Богу, и помощь приходит.
Вера в Бога не есть какая-то сумма знаний, с помощью которой один умный человек может дать другому некую информацию. Нет, апостол Павел говорит, что вера есть уверенность в невидимом, другими словами, это есть видение вещей невидимых. Поэтому человека верующего совершенно нельзя убедить в том, что Бога нет, потому что он Его видит, а человеку неверующему нельзя объяснить, что Бог есть, потому что он Его не видит. И между верующим и неверующим всегда проходит водораздел, даже независимо от того, какой религии человек придерживается, потому что если христианин говорит о Боге с мусульманином, они оба понимают, о чем идет речь. Я как-то лежал в больнице с одним мусульманином, и мы с ним целые вечера проводили в беседах. Мы говорили о Коране, он мне рассказывал о том, как совершаются их обряды, а я ему рассказывал о Христе, и мы прекрасно друг друга понимали, но те люди, которые не знали Бога, не могли понять, о чем мы беседовали.
Вера есть видение, а видение зависит только от света. Если любого человека с самым острым зрением поместить в абсолютно черную комнату, он там не увидит ничего. И неверующий человек, хотя он и не слепой, но он подобен слепому, потому что сидит в черной комнате. Люди довольно часто спрашивают, какой самый тяжкий грех, и, конечно, когда они задают такой вопрос, у них в голове громоздятся какие-то страшные убийства, ужасные предательства и так далее, но ведь дело не в этом. Если мы принимаем определение, что грех есть удаление от Бога, то самое полное удаление от Бога, то есть погружение в эту тьму — это и есть самый тяжкий грех.
Религиозное чувство, способность к видению Бога есть у каждого, просто в течение жизни эта способность атрофируется, как любой орган, которым не пользуются: если человек долго не ходит, ему заново приходится учиться ходить; если он с самого младенчества не получает Божественной пищи, душа у него начинает костенеть, омертвевать, и он погружается во тьму неверия. И все наши проблемы с молодежью связаны именно с тем, что дети воспитываются в полном мраке, они вообще не знают света Божия. Поэтому они так чувствительны ко злу — потому что зло их стихия. Человека с рождения аккуратно ограждают от всякого Божественного влияния — и уже к пятнадцати годам он полностью погружается в мрачную тьму. А если бы ему с детства говорили и, главное, показывали иной мир, то он к пятнадцати годам сохранил бы некую зрячесть, которую можно было бы превратить в видение.