Не так давно я пережила тридцатилетие, и, знаете, вдруг стало не по себе… Кажется, я приблизилась к какому-то рубежу. Время подводить итоги, оплакивая ушедшую юность? Или попытаться осмыслить свой возраст относительно масштабов Вселенной?
Во всем виноват классик
Раньше я была убеждена, что в шутках и анекдотах на тему возраста проблема слишком преувеличена. Разве сложно ответить на нейтральный вопрос: сколько тебе лет? Кто-то сказал, что молодость — это время, пока ты еще хочешь вырасти. В шестнадцать мне и моим подругам хотелось выглядеть старше — и в компаниях друзей, и среди родственников я всегда была самой младшей. Но однажды для каждого наступает момент, когда понимаешь, что рост окончен и ты начинаешь «расти» в другую сторону — и вот уже от «некорректного» вопроса впервые стало не по себе и мне.
В этом году я вступила в бальзаковский возраст. Возможно, в сознании читателя всплывет образ немолодой дамы с надменным взглядом, пытающейся удержать ускользающую молодость. Трудно сказать точно, откуда взялся этот стереотип, но в действительности дама бальзаковского возраста — это женщина, переступившая тридцатилетний рубеж.
По нашим меркам — молодая особа, которую в метро непременно назовут девушкой. Это выражение вошло в широкое употребление после появления на свет романа Оноре де Бальзака «Женщина тридцати лет», где автор описал даму с довольно независимыми взглядами на жизнь, переживающую свою осознанную вторую молодость, свой расцвет. Впрочем, французскому классику, вероятно, были интересны женщины именно этого возраста — среди его героинь редко встретишь ровесниц тургеневских девушек…
Возраст Христа
Период с тридцати до тридцати трех лет называют возрастом Христа. Именно об этих годах чаще всего говорят, имея в виду жизненный расцвет, полноту раскрытия талантов и дарований. Одна моя знакомая в канун своего тридцатитрехлетия призналась, что еще никогда в своей жизни так полно и гармонично себя не чувствовала. Именно к этому возрасту она поняла, что профессия экономиста ее выматывает, не дает никакой радости, принося вместе с достатком постоянную неудовлетворенность собой. Пришло осознание того, что ее образование и работа — лишь дань моде и ориентации на социальный успех, а жизнь слишком коротка и быстротечна, чтобы тратить ее на подобные пустяки. Ни в двадцать, ни в двадцать пять, по ее словам, она не могла себе позволить такую свободу: в этом возрасте еще слишком много амбиций. Она всегда мечтала о «непрестижной» профессии воспитателя в детском саду. Теперь подруга занимается с детьми в школе раннего развития и искренне считает, что ее жизнь только сейчас началась. А родители воспитанников отзываются о ней как о педагоге от Бога. Очевидно, полноту жизни чувствуешь лишь тогда, когда начинаешь приумножать то, что даровано Богом, а не то, что навязано общественным мнением.
Еще раз о закрытых дверях
Одна из моих первых статей для «Отрока» была посвящена кризису, который для себя я условно назвала «закрытые двери». Это период, когда вдруг понимаешь, что кем-то тебе уже никогда не стать. В моем случае в памяти всплыли образы-мечты: врач, балерина, певица… Я ведь мечтала стать одной из них; казалось, стоит лишь захотеть. И вот приходит время, когда точно уже не стать. Конечно, мода на человека self-made говорит, что нет ничего невозможного и большая сцена оперного театра ждет тебя и в девяносто в качестве дебютанта. Но не есть ли это некая безосновательная вера в отсутствие пределов и границ земной жизни? Никто не отрицает необходимости постоянного поиска, развития, роста, но к середине жизни неплохо бы уже принимать свою ограниченность и все силы положить на те Богом данные таланты, о которых у тебя непременно спросят после: приумножил ли? Пришло время кризиса «закрытых дверей», но, к моему большому удивлению, пришло и примирение с возрастом и его особенностями. Настало время труда, а не поиска, во всех жизненных направлениях: духовном, психологическом, карьерном, семейном, физическом…
Есть определенная радость идти мимо чужих закрытых дверей к той, от которой в твоей руке есть ключ, не распыляясь, не тратя силы и время зря. Эксперименты и новшества в этом возрасте еще легки и приятны, но уже не теряешь, как прежде, голову: приходит внутренняя зрелость и умение отличить «свое» от «не своего».
Самое время подвести первую черту и оценить качество своей жизни. Основная печаль данного возраста: вдруг не умозрительно, а совершенно явно понимаешь скоротечность жизни и видишь ущерб от потраченного впустую времени. Но в этом же есть и огромный плюс — потребность успеть жить, успеть главное, не растрачиваться по мелочам.
Предмет гордости
СМИ и реклама хором внушают всем женщинам мира страх перед возрастом. Часть современной философии — мода на молодость, точнее, на юность. Модно быть тинэйджером. Модно быть юным, сияющим красотой и здоровьем. Что остается женщине, которая живет в этом мире, теряя критичность восприятия?
Мне довелось слышать, как режиссер одного из лондонских театров сетовал, что не осталось актрис, которые могли бы сыграть зрелую женщину, настолько все дивы подверглись радикальным изменениям внешности. Более того, актрисы не допускают мысли, чтобы им была предложена роль женщины «за пятьдесят».
Сейчас в волонтерское движение приходит немало девушек, которые хотят помогать старикам. Озвучивают причину: страх старости; хотят «знать врага в лицо» — то есть старость видится именно как враг. Сейчас психозу старения
СМИ и реклама внушают женщинам страх перед возрастом |
подвержены девушки чуть ли не с двадцатилетнего возраста. Все недовольства взрослением сводятся, как правило, к жалобам на утрату телесной привлекательности, внешнего «товарного вида» и зачастую приводит к депрессии. Происходит какая-то невротизация, и все чаще можно слышать жалобы красивых и молодых женщин на одиночество. Вряд ли будет притягивать женщина, у которой страх появления новой морщины пересиливает желание рассмеяться или заплакать от души, а страх темных кругов под глазами будет сильнее необходимости провести ночь у постели больного.
«Я никогда не скрывала свой возраст — для меня это предмет гордости», — сказала актриса Катрин Денев. Несмотря на свои «за шестьдесят», она выглядит опрятно и ухоженно и остается востребованной в своей профессии. Не только французы, но и весь мир считает ее эталоном женственности и красоты, и, как видно, морщины этому не помеха.
Враг или друг?
Я рассуждаю о старении, и подкрадывается тревога… А что будет, когда этот вопрос напрямую коснется меня? Легко размышлять об увядании, когда тебе всего тридцать. Я боюсь осуждать тех женщин, которые пытаются всеми силами удержать молодость. Но к зрелости, к старости нужно готовиться уже сейчас, вырабатывая правильное отношение к этой поре жизни. Одна из моих любимых актрис сказала однажды: «Старость — это взгляд со стороны. Это посторонние на тебя смотрят по-другому, а ты остаешься такой же. Современный мир мучает проблема — как оставаться молодым и красивым. Я чувствую себя несовременной в обществе, где бабушки хотят оставаться юными до девяноста лет. Я люблю зрелость пожилых людей».
Вспоминаются слова одного священника о том, что больно видеть женщин, у которых вся жизнь с юности сведена к работе над своей привлекательностью. Потеря «товарного вида» становится ужасом, катастрофой, концом «нормальной» жизни. С юности необходимо выстраивать правильные ориентиры в жизни, наполняя ее истинными ценностями. Бабушка моей подруги однажды сказала, что старость — это удивительная пора, когда можно все свои силы отдать на подготовку к вечной жизни и встрече с Богом, ведь суета уже не имеет над тобой той власти, что прежде. «Старость — это последний подарок от Бога, и не каждому он дается», — вот дословно ее мысль.
Роман о счастье
Бальзаковский возраст и его преддверие принесли мне некоторые открытия. Именно к тридцати годам я вдруг стала скучать по детству, по ушедшим в мир иной родным, по каким-то старым вещам, игрушкам, фотографиям, родному городу. Постепенно уходит нигилизм и неукротимая вера в себя, сменяющаяся полным неверием в свои силы и ощущением никчемности. Появилась потребность слушать старших, наслаждаясь их мудростью. Куда-то улетели прочь былые обиды и недоговоренности: не до них теперь, когда обнажается ценность жизни как таковой. Это период примирения с былыми «обидчиками» и период расставания с несправедливостями детства, которые до того тщательно охранялись памятью.
У Льва Толстого есть один из самых ранних его романов под названием «Семейное счастье», где очень достоверно и психологично описано, что происходит с женщиной, которая переживает кризис взросления и перехода из юности к полноте своего расцвета.
Героиня Маша проживает целую жизнь с момента зарождающейся девичьей мечтательности и влюбленности — до момента, когда она уже мать и жена. Роман заканчивается очень правдиво и реально, в отличие от «мыльных» опер, в которых страсть царит до столетнего юбилея героев, сметая все на своем пути: «С этого дня кончился мой роман с мужем; старое чувство стало дорогим, невозвратимым воспоминанием, а новое чувство любви к детям и к отцу моих детей положило
Куда-то улетели прочь былые обиды и недоговоренности |
начало другой, но уже совершенно иначе счастливой жизни, которую я еще не прожила в настоящую минуту…»
Эти слова покажутся «страшными» тем, кто неустанно пропагандирует вечную страсть и романтику, мечтая оставаться «влюбленной девочкой» вечно, но роман неслучайно назван «Семейное счастье».
Я — живу!
В возрасте чуть немного за тридцать Рэй Брэдбери написал самую, на мой взгляд, теплую книгу о всех возрастах — «Вино из одуванчиков». В этой книге — пережитое и ушедшее детство, бунтующее отрочество, свежая молодость, мужество и женственность, зрелость, старость — и все это описано так, что хочется спешить жить, наслаждаясь каждым годом, десятилетием, рубежом. Наверное, нужно быть влюбленным в саму жизнь и быть счастливым от самой возможности открывать эту жизнь для себя каждый раз и в каждом возрасте по-новому. Только так и можно в любой миг своей жизни оставаться по-настоящему живым.
Книга эта ценна каждым переживанием, каждой строкой и воспоминанием. Строками из нее — цитатой о главном открытии в жизни главного героя — мне хочется подвести итог моим размышлениям.
«„Я и правда живой, — думал Дуглас. — Прежде я этого не знал, а может, и знал, да не помню“.
Том!.. как по-твоему, все люди знают… знают, что они…— живые?…
Ясно, знают! А ты как думал?—
…Хорошо бы так, — прошептал Дуглас. — Хорошо бы все— знали».