В основу фильма лег рассказ о чуде, совершенном святителем Алексием, митрополитом Московским, по молитвам которого была исцелена от слепоты мать ордынского хана Джанибека Тайдула. Заболевшую ханшу пытались лечить разными способами, знахарей и шаманов привозили со всех концов обширного монгольского царства. После множества безуспешных попыток сын Тайдулы решил обратиться к «московитскому колдуну» — так устами Джанибека в фильме назван святитель Алексий. Благоговение, с которым монголы традиционно относились к духовным лицам покоренных ими народов — так, на всякий случай, чтобы не гневить чужих богов, — не было изжито и в XIV столетии, когда жители Орды массово склонялись к принятию ислама. Имя митрополита Алексия и его духовный авторитет были достаточно хорошо известны в Сарае, где к этому времени уже существовала отдельная православная епархия. Именно поэтому хан принимает решение направить послов в Москву, к великому князю, тогда — Иоанну Иоанновичу, прозванному в народе Красным, — вассалу и даннику Орды. Ультиматум Джанибека предельно прост: или святитель Алексий приезжает и исцеляет Тайдулу, или война. Князь, дорожащий своим наставником и советчиком — недаром именно митрополиту он перед смертью вверил воспитание своего сына Димитрия, будущего героя Куликовской битвы, — оказывается перед непростым выбором. Отказать — значит навлечь на себя гнев всесильного хана и подвергнуть новым бедствиям и без того разоренное, обескровленное непрестанными набегами и визитами алчных ордынских сборщиков ясака Московское княжество. Согласиться — значит послать митрополита на весьма вероятную смерть. Иначе рассматривать требование хана московский князь не вправе, ведь, по сути, от святителя ожидают и требуют чуда. В фильме ярко показано смятение и отчаяние князя при получении известий из Орды. Когда Московский митрополит, узнав о воле монгольского владыки, немедленно отправляется в путь, движимый, в первую очередь, готовностью пожертвовать собой ради паствы, князь Иоанн передает его святительский посох ближайшему сослужителю Алексия со словами: «Готовься принять митрополию», — а далее распоряжается подготовить церковную казну, предполагая ею откупиться от ордынцев.

Конечно, встреча великого князя и Московского митрополита в фильме показана чрезвычайно просто. Наверное, исторические реалии все же были несколько иными — это касается и внешней обстановки встречи, и разговора, состоявшегося между князем и святителем. Но язык исторического кино допускает некоторую схематичность, позволяющую сделать события минувшего более доступными восприятию современного зрителя.

Старинный текст жития святителя Алексия гласит, что перед отправкой в Орду князь Иоанн и митрополит с собором духовенства направились в Успенский собор Кремля на молебен. Без сомнения, и князь, и народ скорбели сердцем, расставаясь с любимым и почитаемым архипастырем, едущим, как полагали многие, на верную смерть. Во время этого богослужения сама собой загорелась свеча перед ракой с мощами святителя Петра — предшественника владыки Алексия по кафедре. Все присутствующие в соборе приободрились, восприняв это как явный знак благоволения свыше, как обещание Божественной помощи в предпринимаемом святителем подвиге.

Житие повествует, как, взяв с собой немного воска от чудом загоревшейся свечи, святитель с клиром направился в Орду, где был очень торжественно встречен Джанибеком и Тайдулой. Совершив водосвятный молебен, при котором была возжена свеча от мощей святителя Петра, митрополит окропил слепую ханшу освященной водой — и она прозрела. Хан Джанибек с великой честью и щедрыми дарами проводил святителя Алексия и его спутников на родину.

Создатели фильма отошли от житийного повествования, сохранив лишь «опорные точки»: призыв Джанибека, прибытие митрополита в монгольскую столицу, исцеление Тайдулы. Все остальное является авторской интерпретацией, узор которой прихотливо разбросан по исторической канве. В фильме святитель Алексий, провожаемый князем, духовенством и народом, направляется в Орду лишь с молодым келейником Федькой да двумя монгольскими воинами. Сопровождающие уверены в том, что чудо непременно произойдет: авторитет митрополита для них непререкаем. Келейник даже заранее вслух обдумывает, что именно можно попросить у всесильного хана за исцеление его матери.

В дороге владыка постоянно молится, прося у Бога помощи в предстоящем деле, однако, по замыслу сценариста, постепенно внутренне уверяется в своей способности сотворить чудо. Предпосылки к этому прослеживаются еще во время его разговора с великим князем, который вспоминает о том, как некогда по молитве святителя прекратилась моровая язва. «Совпадение», — отвечает тот, но интонация, с которой произносится фраза, свидетельствует о том, что сам главный герой не считает происшедшее случайностью. Еще одно уверение в собственных возможностях он получает, остановив кровотечение у лошади монгольского воина, который, по обычаю своего народа, пьет свежую конскую кровь, чтобы почерпнуть из этого источника новые силы.

Если Московское княжество показано в фильме штрихами, передающими больше настроение и атмосферу, то ордынские реалии вполне объемны и красочны. Благодаря мастерской работе оператора, зрители видят в разнообразных, порой необычных ракурсах живые и эффектные картинки: восточный город с узкими улочками, грязью и теснотой, среди которых суетится людской муравейник; пир у хана, где сотрапезники жадно поглощают куски мяса, вытирая жирные пальцы то об одежду, то друг об друга; расправу с русскими пленными — не из жажды убийства, а скорее просто так, для забавы и желания блеснуть ловкостью и удальством. Таков мир Орды, в который попадает главный герой. Таким образом, авторы фильма в контрастных смысловых планах показали противопоставление двух миров — непримечательной неяркой Руси, воплощающей в себе пусть и несовершенный, такой земной, но мир веры православного христианина и играющей всевозможными красками Орды — мира яркой пустоты безверия, торжества земной силы и грубой языческой воли.

Но жестокость и коварство Орды здесь парадоксально сочетаются с трогательной родственной любовью — иллюстрацией тому становятся отношения между Тайдулой и Джанибеком — и с тягой к неизведанному, с поиском чуда. Собственно, этим стремлением к чуду, осязаемому, видимому и предсказуемому, пронизан весь фильм. Перед монгольским ханом и его свитой проходит вереница экзотических фигур, каждая из которых претендует на роль чудотворца, однако всякий раз волшебство оказывается лишь умелым фокусом. Платой за разрушенные иллюзии степных воинов — одно из таких разоблачений совершено суровой, проницательной и очень реалистичной Тайдулой — становится человеческая жизнь.

«Московский колдун» в интерпретации создателей «Орды» воспринимается обитателями Сарая как очередной кандидат в творцы чуда, только более авторитетный, известный и уважаемый, чем прочие. Однако, вопреки ожиданиям монголов и чаяниям самого главного героя, зримого и безусловного чуда не происходит. Тайдула не прозревает. Точнее, этого не происходит сразу. Разочарованный в очередной раз Джанибек не решается расправиться с московским гостем так же, как с остальными несостоятельными знахарями. Он просто изгоняет его прочь, повелев одному из воинов проследить, чтобы русский добрался до Москвы и смог увидеть своими глазами, как город будет уничтожен ханскими войсками.

Однако путь домой для главного героя закрыт. Чуда не произошло, и это воспринимается им как собственное духовное поражение. Горечь поражения усилена тем, что отныне он становится в собственных глазах виновником будущих страданий своего народа. Вернувшись в Сарай, пристав к очередному пригнанному сюда русскому полону, бывший почетный московский гость добровольно принимает на себя рабское ярмо, разделяя горечь и унижение плена с теми, кто еще вчера был его паствой. Но всем этим людям, изнуренным непосильным трудом, голодом и побоями, лишенным надежд на будущее, все же гораздо легче, чем ему, остро переживающему ощущение богооставленности. Недаром на вопрос практичного монгольского конвоира: «Что умеешь делать?» — пленник с заминкой шепчет: «Ничего», — понимая это буквально: раз его молитва не была услышана, значит, он не умеет, не способен делать как должно главного дела своей жизни.

Основная часть картины посвящена времени, прошедшему со встречи слепой ханши и Московского митрополита и до ее исцеления. Перед зрителем развертывается полная глубокого драматизма история крестного пути человека, переживающего острый духовный кризис, доходящего в этом испытании веры до самой последней грани.

На фоне этих внутренних переживаний целостной и духовно сильной личности пунктиром проходит сюжетная линия, связанная с келейником Федькой, также ставшим монгольским рабом. Жажда жизни перевешивает укоры христианской совести, и озлобившийся Федька ради своего спасения готов молиться чужому богу, готов собственными руками задушить митрополита как «виновника» своих бед.

Но всякое испытание имеет предел. В момент, когда, кажется, у главного героя не остается ни физических, ни нравственных сил, когда с помертвевших губ срывается лишь молчаливый молитвенный крик — и это молитва не о себе, а о пропащем Федьке, — наступает перелом в его судьбе. Ханша Тайдула выздоравливает.

Само прозрение в фильме не показано, очевидным становятся лишь его последствия. Для Джанибека это свидетельство подлинной силы московского чудотворца, и он всячески стремится загладить свою перед ним вину. Примечательна и глубоко символична сцена в бане, куда по приказу хана ведут ослабевшего, израненного старца. Его погружение здесь в воду с головой — явная аллюзия «бани пакибытия» — таинства крещения, в котором христианин, умирая для тленного мира, рождается в вечную жизнь. Блюдо с рыбой и виноградом, поднесенное затем бывшему пленнику, напоминает о таинстве Евхаристии, о жертвенном искупительном подвиге Христа, символом Которого с раннехристианских времен является рыба.

Для бывшего келейника Федьки, спасенного молитвой старца, свершившееся чудо означает прощение, свободу и возвращение домой.

Исцеление от физической слепоты влечет за собой и нравственное прозрение самой Тайдулы. Вместо прежней властолюбивой и жестокой восточной властительницы мы видим на экране совсем другую женщину. Привыкшая к череде убийств, посредством которых правители Орды с фантастической скоростью сменяют друг друга, она в финале отказывается одобрить вступление во власть юного хана Бердибека — сына Джанибека, погибшего в расцвете сил при странных обстоятельствах. На отчаянный и гневный вопрос внука: «Почему?» — Тайдула отвечает так, как никто от нее этого не ожидает: «Бог этого не хочет», — а затем, легко вскочив на коня, уносится во тьму ночи. Ее сердце и душа уже иные, она мыслит и воспринимает мир в других нравственных категориях. Ответ на вопрошание Бердибека зрители находят в авторских комментариях, данных в самом конце картины: царствование этого 17-летнего хана продлилось всего два года, а затем он разделил судьбу своих предшественников.

Очевидно, далеко не каждый сможет внутренне для себя поставить знак равенства между житийным образом святителя Алексия и героем «Орды». Думается, фильм следует скорее воспринимать как притчу, как попытку донести до широкой и не всегда воцерковленной зрительской аудитории образ духовного лица — не только пастыря-аскета, церковного дипломата, богослова, мыслителя, но и молитвенника, способного к самопожертвованию и самоуничижению ради пасомых.

В фильме, как мне кажется, есть два духовных посыла, очень важных для нас — современных христиан. Один из них, если можно так выразиться богословским языком, носит характер частной сотериологии, т.е. касается вопроса спасения лично каждого из нас, а другой уже выходит в пространство общей эсхатологии, т.е. исторических судеб мира. Подвиг свт.Алексия, показанный в фильме, как это только возможно ярко и жизненно раскрывает путь уподобления Христу, исполнение которого есть исполнение замысла Бога о каждом из нас, т.е. восхождение ко спасению. Но восхождение это, как известно нам из Евангелия есть восхождение крестное, сопряженное с забвением себя, своих амбиций и сил и полным возложением упования на Спасителя. И каждый эпизод фильма в данном случае — это как бы очередная ступенька этого пути.

Что мы видим в самом начале — свт. Алексий — величественный митрополит, возглавляющий Русскую Церковь. Мы наблюдаем его во всем благолепии и силе, присущей его высокому церковному сану. Вероятно, хоть и раздираемый в пути в Орду некоторыми сомнениями, но Алексий по-человечески надеется на то, что сможет совершить чудо — исцелить ордынскую ханшу. Но мгновенного чуда не происходит и на протяжении большей части фильма мы наблюдаем тяжелейшие скорби святого митрополита, добровольно возложенные им самим на себя. Символично показано срывание с Алексия святительских облачений, тем самым он проходит испытание бесчестием, и в глазах монголов он уже не митрополит, а один из уведенных в плен простых русских людей. И в высшей точке этого полного боли пленного уничижения, которое авторы фильма показали тем, как лежащий в грязи, подобно Иову Многострадальному, лишенному всего своего земного величия, в бессильном крике, святитель обращается к Богу. И тут происходит двойное чудо — чудо исцеления Тайдулы и чудо спасения самого Алексия, чудо его преображения. По сути дела, этот пример, в той или иной мере, той или иной форме и силе, характерный и естественный для каждого христианина — в отрешении от своей самости и полном предании себя в руки Божии, происходит и наше спасение, наше подъятие из праха собственных немощных иллюзий и заблуждений. Нужно лишь довериться Спасителю.

Другой смысловой план связан с историей. Немощная Русь и могущественная Орда. Два политических и духовных антипода. Казалось бы, Русь бессильна перед мощью степного исполина, но и тут происходит чудо наших отечественных вековых судеб, именно с момента совершения частного чуда, совершенного руками святителя над ханшей Тайдулой, начинает раскручиваться маховик внутреннего распада Орды. Она словно теряет свой, некогда всесильный стержень, словно изнутри у нее возникает нечто сильнейшее ее земной воли, что способно выбить основание у нее из под ног. И как мы знаем из уроков истории, всего через какое-то непродолжительное время Орда падает под ударом объединенной Руси, ведомая святым князем Дмитрием Донским с благословения преподобного Сергия. В этом мы так же видим важный урок возложения судеб народа на Бога и Его спасительный промысел.

Фильм «Орда», несомненно, является далеко не рядовым явлением современного российского кинематографа. На меня он произвел очень глубокое впечатление. И как произведение искусства, и по концептуальному его наполнению.

Поражает и впечатляет созданный кинематографистами мир, в котором разворачивается действие картины. Может быть, Орда была и не такой, как представили ее создатели фильма, которые, кстати, и говорили, что отчасти это — историческая реконструкция, отчасти — фантазия. В этом смысле, фильм «Орда» исторически относителен. Совершенно понятно, что с точки зрения воспроизведения деталей быта, нравов, человеческих взаимоотношений фильм в значительной степени является реконструкцией. У нас нет полного и достоверного представления, исторических источников о том, как все это было на самом деле. Хотя, безусловно, в кинокартине сделана добросовестная попытка воспроизвести все исторически верно.

Можно сказать, что фильм являет собой культурный синтез, где показано столкновение совершенно разных культур и мировоззрений, их этик, попытка найти стык этих культур с выявлением точек их разницы и соприкосновения.

Но этот мир оказывается достоверным для человека XXI века. И это в данном случае самое главное.

Однако, скорее, фильм — это все-таки такая тщательная, адекватная, но именно интерполяция на прошлое нашего современного понимания того, как это все происходило, попытка понимания культуры ордынской и русской. И с этой точки зрения фильм, конечно же, не о прошлом. История в фильме является только фоном. Это важно, так как в фильме есть определенный культурный контекст, который воспроизводится на конкретной исторической основе.

Более существенным в фильме мне кажется тот момент, что здесь показан путь к святости на примере русской истории, истории святителя Алексия, которого мы все знаем, читали эпизоды из его жития. И этот путь к святости демонстрируется точно и тонко как раз для современного человека.

В Средние века, видимо, требовалась именно та иконографичность, в которой до нас дошли рассказы о святых в древних житиях. Современный человек, после опыта словесности Нового времени, после исторических опытов XX столетия требует не только иконографического осмысления, но и личностно — психологической достоверности.

Мне кажется важным и то, что нет в фильме сусально-лубочного образа Древней Московской Руси. Перед зрителем — некий срез нашей истории, в котором есть и святость, и человеческие немощи, и собирание Родины, и забвение людей, которые находятся в плену. И вот именно так Родину, такую разную, можно полюбить, сопереживать ей. В отличие празднично-парадной, картинной, как ее иногда представляют в духе псевдореалистов.

Что же касается нецерковного зрителя или не устоявшегося в мировоззрении, мне кажется, в фильме все сделано очень корректно. По сути дела, вопрос о чуде остается открытым. Оно не происходит неким видимым образом, гласом с неба под громы и молнии, со вспышками света, что было бы очень просто сделать при сегодняшних технологиях. И зритель волен верить или не верить, воспринять случившиеся как чудо от Бога или просто как стечение фактов, и решить, что исцеление ханши никак не связанным со святителем Алексием. И эта свобода, которая оставляется за зрителем, — одно из важных достоинств фильма. В данном случае здесь в фильме заложен именно важный миссионерский посыл. Без какой-либо навязчивости, оставляя человеку возможность самому принимать решение.