 |
|
ГАЗЕТА "СПАС" |
|
| |
|
|
№12 (129) декабрь |
|
|
В надежде и предощущении воскресения
В рамках Дней литературы в Калининградской области состоялась конференция «М. Ю. Лермонтов в диалоге со временем», посвященная 200-летию со дня рождения великого русского поэта. В ней принимал участие известный православный писатель, поэт и публицист, доктор философии, академик РАЕН Валентин Арсентьевич Никитин. Было интересно узнать его мнение о христианских мотивах в творчестве великого гения мировой литературы, каким по праву является Михаил Юрьевич Лермонтов.
 — Русская литература XIX века справедливо считается одной из высочайших вершин мировой литературы. Но ее главной особенностью, отличающей ее от литературы Запада того же периода, является религиозная направленность, глубокая связь с православной традицией. Творчество Лермонтова как раз приходится на этот период. Понятно, чисто православным поэтом или писателем его назвать нельзя. Но у него есть великие образцы православной поэзии. Каково Ваше мнение?
— Верное суждение!.. Почти вся русская литература XIX века одухотворена религиозно-нравственными исканиями, и в этом ее существенное отличие от западноевропейской литературы. Хотя есть и исключения. Не будем умалять религиозно-эстетических идеалов немецких романтиков или гения Гёте (обе части «Фауста» написаны в XIX веке). Творчество Лермонтова развернулось примерно в этот же период, чуть позже. Определить его как «чисто православное» было бы натяжкой, вы правы.
Однако поэзия и не призвана быть вероучительной в строгом смысле этого слова. Единственным бесспорным критерием в данном аспекте может быть только художественность — надо помнить о некоторой автономности искусства и литературы. Задача же литературоведения не столько в осознании того или иного идейного содержания текста, сколько в осознании его художественно-эстетических функций. Единство формы и содержания — в их гармоническом соотношении. Именно в этом достоинство подлинной поэзии.
Возвращаясь к вашему вопросу, отрадно отметить, что у Лермонтова много шедевров, которые можно считать «великими образцами» религиозной, христианской по духу поэзии. Достаточно вспомнить его удивительные молитвы или стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива», «Казачья колыбельная песнь», «По небу полуночи ангел летел», «Выхожу один я на дорогу», «Пророк», наконец.
— Валентин Арсентьевич, некоторые исследователи творчества Лермонтова как раз считают его чуть ли не пророком. Нет ли здесь некоторого преувеличения?
— Пророком и вестником миров иных Лермонтова был склонен считать Дмитрий Мережковский, а вслед за ним — Даниил Андреев. Известна библейская мудрость, что «нет пророка в отечестве своем». С моей точки зрения, Лермонтов был именно таким «поэтическим пророком», не признанным до недавних пор. На его стихах лежит печать явных пророчеств, это сейчас очевидно. Совсем юным поэт предсказал смутное время в России XX века, падение монархии, страшные потрясения революции и гражданской войны, бедствия голода: «Настанет год, России черный год, Когда царей корона упадет»… «И пища многих будет смерть и кровь» (!).
— Когда один из знакомых Лермонтова, зайдя в церковь, неожиданно обнаружил там молящегося поэта, последний смутился и стал оправдываться тем, что будто бы пришел в храм по какому-то поручению бабушки. Были и другие случаи подобного рода. Нет ли в этом своего рода предвестия полного отхода интеллигенции от Православия, разрыва между ней и народом? Разрыва, который со временем увеличивался и наконец достиг своего логического завершения в революционном 1917-м году со всеми вытекающими последствиями? Отсюда и отступничество народа, и гонения на верующих, и жуткий государственный атеизм. Не это ли предвещал поэт в своем «Демоне», хотя и верил в конечную победу правды Божией над демоническим соблазном?
— Да, именно это и предвозвещал Лермонтов, и на этих пророчествах поэта лежит явный апокалипсический отблеск. Поистине, таковы знамения последних времен. Вспоминаются слова апостола Павла: «И пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор 13:8). Но ведь эти слова — благодарение Богу! — предваряет обетование «любовь никогда не перестает». Поэт об этом не забывал никогда. Правда Божия побеждает демона, любовь остается бессмертной творческой и созидательной силой — любовью спасается душа Тамары, лермонтовской героини в поэме «Демон». Любовью, хоть и неразделенной, спасается и душа самого поэта.
— В чем, на ваш взгляд, все же заключается религиозность Лермонтова?
— Прежде всего, в ощущении реального присутствия Бога в сотворенной Им природе: «И в небесах я вижу Бога». Но это не античный пантеизм и не позднейший панпсихизм. Поэт видел Бога и в людях, которые созданы по образу Творца; и хотя подобие Божие людьми утрачено, но они призваны его стяжать, к этому призывает совесть — весть о Боге, голос Свыше в человеческом сердце:
«Есть чувство правды в сердце человека,
Святое вечности зерно:
Пространство без границ, теченье века
Объемлет в краткий миг оно.
И Всемогущим мой прекрасный дом
Для чувства этого построен…»
(«Мой дом», 1830)
— Что вы скажете об исповедально-молитвенных мотивах в творчестве Лермонтова?
— Именно эти мотивы придают его поэзии духовное измерение. Именно в них ощущается веяние Божественной благодати. Благодаря чему мы с полным правом можем говорить о мистической одаренности великого поэта.
— А как вы оцениваете «Молитву странника» и запечатленный в этом стихотворении образ Пресвятой Богородицы?
— Трудно без слез читать или слышать это дивное стихотворение (меня восхищает исполнение Олега Погудина и Яны Ивановской). Пресвятая Богородица воспета поэтом как «Теплая Заступница мира холодного», под Покровом Которой можно обрести душевный мир и счастье. Именно так учит Православная Церковь.
А в последней строфе Матерь Божия воспета как Царица Небесная, велению Которой повинуются ангелы, в урочный час облегчая муки перехода в иной мир. Здесь Лермонтов касается ангелологии — недостаточно разработанной области богословия. Кроме «Небесной иерархии» святителя Дионисия Ареопагита, епископа Афинского, мы ничего специального не имеем, лишь фрагменты в святоотеческих творениях.
Гений Лермонтова сумел отразить глубокое представление об ангелах. По моему мнению, истинной поэзии, по милости Божией, иногда дано проницать за таинственные завесы не только земного бытия, но и мира духовного. Об этом свидетельствуют стихи Михаила Юрьевича.
— Валентин Арсентьевич, какое ваше любимое стихотворение у Лермонтова? Может быть, с этим связаны какие-то переживания духовного свойства?
— «Выхожу один я на дорогу» — самое любимое стихотворение, оно время от времени звучит в душе, вернее сказать, льется из души, рвется наружу из ее глубины: de profundis clamavi ad te Domine! («Из глубины воззвав к тебе, Господи!»). Это изумительный кристалл чистой поэзии, на грани молитвы.
Уже сказано о чувстве всеединства и космическом сознании поэта, который «слышит», как «звезда с звездою говорит». Остается добавить, что и звезды слушают поэта, «лучами радостно играя».
Ясной ночью в безлюдной деревне, созерцая августовское небо, когда с него падают звезды, я не раз любовался поистине кремнистым Млечным путем, испытывая желание стать сопричастным природе, не утратив своего «я».
Тайна этого стихотворения, на мой взгляд, в мистическом обретении свободы и покоя через смерть, вернее, через восприятие смерти как сна, в надежде и предощущении воскресения — и именно так учит религия. В Символе веры сказано: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века». Мы сейчас не воспринимаем тонкой смысловой разницы между словами «чаю» (надеюсь) и «жду» (ожидаю), для нас это синонимы. Между тем в XVI веке в труде Зиновия Отенского «Истины показание к вопросившим о новом учении» разбирался вопрос, отчего некоторые верующие избегают произносить «чаю воскресения мертвых», а говорят: «жду воскресения мертвых». Разница между «жду» и «чаю» зависит от того, в уста живущих или умерших вложено исповедание веры. Живущим не подобает говорить «жду воскресения», ибо они живут в ожидании смерти, но в надежде воскресения, которое праведно чаять. Поскольку Символ веры произносится от лица живущих, а не умерших, то следует говорить «чаю», а не «жду». Лермонтов в своем изумительном стихотворении исповедует веру в Жизнь Вечную не от лица умершего и не от лица живущего, а от лица уснувшего («Я б желал навеки так заснуть»), но чающего воскресения (хотя об этом прямо не сказано). И поэт не просто ждет, а деятельно ищет, взыскует свободы и покоя в духовном мире!.. Ему удалось высказать нечто глубоко сокровенное, святое за душой, и с такой поразительной силой, с такой мощью художественного проникновения, что это воспринимается на всех уровнях человеческого сознания, — не обязательно религиозного!.. Такая сверхзадача под стать только гению.
Церковь учит, что после всеобщего воскресения совершится Страшный Суд, когда, наконец, восторжествует Божественная любовь и справедливость. Лермонтов всю жизнь был уязвлен людской несправедливостью — отсюда пафос его выстраданного восклицания: «Но есть, есть Божий Суд, наперсники разврата»!.. Душа поэта, как белый парус (символ Святого Духа), устремлялась к Паруссии — Второму Пришествию. Поэзия стала его судьбой, в ней сомкнулись начала и концы, жизнь и творчество, альфа и омега.
Беседовал Дмитрий Осипов
|
