 |
|
ГАЗЕТА "СПАС" |
|
| |
|
|
№5 (146) май |
|
|
Русский поэт и скиталец И.А. Бунин
Пролог «Бог всякому из нас дает вместе с жизнью тот или иной талант и возлагает на нас священный долг не зарывать его в землю. Зачем, почему? Мы этого не знаем. Но мы должны знать, что все в этом непостижимом для нас мире непременно должно иметь какой-то смысл, какое-то высокое Божье намерение, направленное к тому, чтобы все в этом мире “было хорошо”». И.А. Бунин
В 2015 году исполнилось 145 лет со дня рождения Ивана Алексеевича Бунина (1870—1953) — первого из русских писателей, удостоенного Нобелевской премии (1933). О творческом пути этого талантливого и в то же время непростого писателя, столь много внесшего в сокровищницу русской литературы, хотелось бы поговорить в нашей новой статье.
Детство и юность
 Будущий писатель родился в 1870 году в Воронеже. Детство его прошло в имении отца Бутырки в Орловской губернии, в средней полосе России, где родились или творили Лермонтов, Тургенев, Лесков, Лев Толстой. Бунин осознавал себя литературным наследником своих великих земляков. Он гордился тем, что происходил из старинного дворянского рода, давшего России немало видных деятелей как на поприще государственной службы, так и в области искусства. Среди его предков — известный поэт В. А. Жуковский, друг А. С. Пушкина.
Мир детства И.А. Бунина ограничивался семьей, усадьбой, деревней. Он вспоминал: «Тут, в глубочайшей тишине, летом среди хлебов, подступавших к самым порогам, а зимой среди сугробов, и прошло мое детство, полное поэзии, печальной и своеобразной».
Немного повзрослев, он ненадолго покидает родной дом, поступив в гимназию уездного города Ельца, где не проучился и четырех лет. Бунин впоследствии напишет: «Я рос одиноко... без сверстников, в юности их тоже не имел, да и не мог иметь: прохождение обычных путей юности — гимназии, университета — мне было не дано. Я нигде не учился, никакой среды не знал».
С младенчества он слышал из уст матери стихи. Портреты Жуковского и Пушкина в доме считались фамильными. Наверное, во многом поэтому и формирование творческого дарования писателя началось уже в самом раннем детстве. В автобиографическом романе «Жизнь Арсеньева» (1927—1929, 1933) Бунин воссоздал историю развития собственной души и становления личности, поднимая тему, казалось бы, личную и автобиографичную на уровень общечеловеческий, философский, метафизический.
В начальных главах романа-автобиографии Буниным показано, как человек входит в мир и как мир встречает его со всеми радостями и печалями. Будучи ребенком, Бунин отличался необыкновенной впечатлительностью, эмоциональностью, склонностью к созерцательности; он интуитивно постигал неразрывную связь земного и небесного, дольнего и горнего. Робкая и нежная душа маленького Ивана часто устремлялась в запредельное: «Солнце уже за домом, за садом, пустой широкий двор в тени, а я (совсем, совсем один в мире) лежу на его зеленой холодеющей траве, глядя в бездонное синее небо, как в чьи-то дивные и родные глаза, в отчее лоно свое. Плывет и, круглясь, медленно меняет очертания, тает в этой вогнутой синей бездне высокое, высокое белое облако… Ах, какая томящая красота! Сесть бы на это облако и плыть, плыть на нем в этой жуткой высоте, в поднебесном просторе, в близости с Богом и белокрылыми ангелами, обитающими где-то там, в этом горнем мире!». В головокружительном космизме этой зарисовки соединяются конечность и бесконечность; жизнь внешняя растворяется в жизни внутренней. «Томление духа» — «томящая красота» — эстетически отзывчивому человеку, натуре творческой они внушают ощущение неразрывной связи творения и Творца, жажду полного слияния с Ним.
Надо сказать, что Бунину с самого раннего детства была дарована необыкновенная острота чувств и душевных движений: «Зрение у меня было такое, что я видел все семь звезд в Плеядах, слухом за версту слышал свист сурка в вечернем поле, пьянел, обоняя запах ландыша или старой книги…». В дальнейшем эти качества проявились в формировании неповторимой писательской манеры. Одна из ее особенностей — в умении передать состояние мира внутреннего в ясных образах мира внешнего: красках, звуках, ароматах. Окружающее пространство, узнаваемое в своих приметах как природа среднерусской полосы, в лирической преображенности становится «пейзажем души», одинаково свойственным и бунинской поэзии, и его прозе, на которой неизменно лежит поэтический отпечаток. Во многом поэтому сам Бунин сознавал себя прежде всего поэтом и огорчался, когда его считали в первую очередь прозаиком.
Первое стихотворение Бунин написал в возрасте восьми лет. В 16 лет появилась его первая публикация в печати, а в 18 лет, покинув обнищавшее имение, по словам матери, «с одним крестом на груди», он начинает добывать хлеб литературным трудом. В свои 19 он производил впечатление зрелого человека, в 20 становится автором первой книги (она вышла в Орле). Стихи сборника во многом были, правда, еще несовершенны, признания и известности молодому поэту они не принесли. Но здесь обозначилась одна вызывающая к себе интерес тема — тема природы. Ей Бунин останется верен и в последующие годы.
Образы Святой Руси
 Постепенно Бунин вырабатывает свой собственный стиль в русле прочных классических традиций. Он становится признанным поэтом, достигнув мастерства прежде всего в пейзажной лирике, потому что его поэзия имеет прочную основу — «усадебную, полевую и лесную флору Орловщины», родной поэту среднерусской полосы. Этот край, по словам знаменитого советского поэта А. Твардовского, Бунин «воспринял и впитал в себя, и этот запах впечатлений детства и юности достается художнику на всю жизнь».
Одновременно со стихами Бунин писал и рассказы. Он знал и любил русскую деревню. К крестьянскому труду он проникся уважением с детства и даже впитал «на редкость заманчивое желание быть мужиком». Закономерно, что деревенская тема становится обычной в его ранней прозе. На его глазах русские крестьяне и мелкопоместные дворяне нищают, разоряется, вымирает деревня. Как позже отмечала жена писателя В.Н. Муромцева-Бунина, его собственная бедность принесла ему пользу — помогла глубоко понять натуру русского мужика.
И в прозе Бунин продолжал традиции русской классики. В его произведениях — реалистические образы, типы людей, взятых из жизни. Он не стремится к внешней занимательности или событийно развивающимся сюжетам. В его рассказах — лирически окрашенные картины, бытовые зарисовки, музыкальность интонаций.
Основные мотивы бунинской лирики: Россия, ее природа и судьба, христианский дух земли русской, национальный характер, загадка русской души, человек и мироздание, любовь и тайны бытия, «вечные» проблемы жизни и смерти — воплощались и в его прозе.
В совершенстве развитый эстетический вкус автора проявился в рассказе «Антоновские яблоки» (1900). В нем отразились личные недавно пережитые впечатления писателя от усадебной деревенской жизни в Орловской губернии. Бессюжетное полотно рассказа, будто состоящее из цветных мазков, световых пятен, фрагментов, впечатлений, имеет сюжет внутренний. Это хроника вечной природной жизни. Но гораздо важнее сюжета сама неповторимая атмосфера рассказа. Она разлита в любовании красотой средней полосы России, в наслаждении немудреной жизнью среднерусской усадьбы — «дворянского гнезда». Это особое одухотворенное пространство представлено в тончайших наблюдениях и переживаниях.
Накрепко связанный с родной землей, со своим народом, Бунин, производивший внешнее впечатление холодного, чопорного дворянина-аристократа, избирает в рассказе деревенский, именно крестьянский угол зрения. Впечатления лирического героя сливаются с фольклорным календарем, в котором народная мудрость соединила наблюдения над вечно обновляющейся жизнью природы с христианскими праздниками, духовно возрождающими человека, с именами святых — заступников перед Господом. Эмоционально-оценочный контекст произведения задает светлую тональность всему повествованию: «Август был <…> с дождиками в самую пору, в средине месяца, около праздника св. Лаврентия. А “осень и зима хороши живут, когда на Лаврентия вода тиха и дождик”. Потом бабьим летом паутины много село на поля. Это тоже добрый знак».
Идущее от сокровенных духовных и национальных глубин чувство Родины под пером писателя преображает незатейливые пейзажи в картины необыкновенно прекрасные. Сцены, нарисованные Буниным, на редкость живописны.
Ракурс изображения также многопланов. Бытовые зарисовки, лирические раздумья сопричастны не только конкретно-историческому движению времени, вызывающему ностальгию автора по уходящей в прошлое уютной усадебной жизни. Бунин вместе с тем устремлен к Божественной, заповеданной в Евангелии «полноте времен»: «У Господа один день как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2 Петр 3:8). Писатель стремится духом проникнуть в непостижимое таинство слияния земного и небесного: «Черное небо чертят огнистыми полосками падающие звезды. Долго глядишь в его темно-синюю глубину, переполненную созвездиями, пока не поплывет земля под ногами». Человека не покидает надежда на грядущее обновление жизни: «Мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда» (2 Петр 3:13).
Картину Святой Руси, описываемой Буниным, создают и предания о православных святых. Так, действие рассказа «Святые» разворачивается на святках. Бунин воспроизводит обстановку семейного зимнего праздника в гостеприимной дворянской усадьбе. Однако мотив беспечного веселья, заявленный во вступлении, в дальнейшем служит лишь контрастирующим фоном, сопровождающим совсем иную атмосферу — благостной тишины, внутренней сосредоточенности, раздумий о Боге и об истинном предназначении человека. В то время как ярко освещенный барский дом беззаботно живет «своей жизнью, веселой, праздничной», в дальней бедной комнатушке, таинственно освещенной лишь лунным светом, бывший дворовый Арсенич, пришедший навестить своих прежних господ, «в какой-то радостной задумчивости» растроганно плачет о судьбе великомученика Вонифатия, мученицы Елены — «великой печальницы».
Писатель выбирает в своем произведении необычный ракурс: жития святых представлены сквозь призму детского восприятия. Маленькие герои Митя и Вадя тайком пробрались в заднюю каморку, куда лишь отдаленно доносится шум праздника, чтобы послушать рассказы старого Арсенича.
«Святые» Бунина — классический святочный рассказ (хотя автор и не пользуется этим жанровым обозначением), в котором представлены наиболее устойчивые элементы поэтики святочной словесности: зимняя календарная приуроченность, образы детей, мотивы смеха и плача, чуда, спасения, дара, христианская мораль и спасительный урок.
Святочная тема в творчестве Бунина соседствует с пасхальной. Пасхальное, возрождающее мироощущение не оставляло писателя даже в трагические, «окаянные» послереволюционные дни. Так, 24 мая 1919 года он записывал: «Весна, пасхальные колокола звали к чувствам радостным, воскресным. Почувствовал, кроме того, какое-то внезапное расширение зрения — и телесного, и духовного,— необыкновенную силу и ясность его».
По мнению исследователей творчества Бунина, его образы героев в рассказах «Иоанн Рыдалец», «Худая трава», «Святые», «Веселый двор», «Аглая», «Лирник Родион» и других продолжают художественную галерею святых и праведных земли русской, сотворенную до этого Н.С. Лесковым, создавшим для России литературный «иконостас ее святых и праведников».
Русский по духу
 Всю свою жизнь Бунин воспринимал Россию как «икону»: «Если бы я эту “икону”, эту Русь не любил, не видал, — скажет он позднее, — из-за чего же бы я так сходил с ума все эти годы, из-за чего страдал так непрерывно, так люто!». Наверное, во многом поэтому русский писатель не смог принять ни февральскую, ни октябрьскую революции 1917 года, что, в конце концов, приведет его в эмиграцию.
Душевная мука писателя — от ясного сознания того, что в народе присутствует «страшная переменчивость настроений, обликов, “шаткость”, как говорили в старину. Народ сам сказал про себя: “Из нас, как из древа, — и дубина, и икона”, — в зависимости от обстоятельств, от того, кто это древо обрабатывает». Свои переживания и мысли этого страшного и разрушительного революционного периода в истории Родины Иван Алексеевич опишет в своем знаменитом дневнике «Окаянные дни».
Бунинское творчество всегда сопровождал исторический параллелизм, благодаря которому он старался найти ответы на события современности. Так, в дневниковых записях «Окаянных дней» 5 мая 1919 года на память Бунину приходит характеристика Смутного времени на Руси, данная философом и историком В.С. Соловьевым: «Дух материальности, неосмысленной воли, грубого своекорыстия повеял гибелью на Русь... У добрых отнялись руки, у злых развязались на всякое зло... Толпы отверженников, подонков общества потянулись на опустошение своего же дома под знаменами разноплеменных вожаков, самозванцев, лжецарей, атаманов из вырожденцев, преступников, честолюбцев...»
Бунин видит, что сущность незаконной власти остается неизменной. Страдая душой о России, над которой то и дело сгущаются смутные времена, писатель с возмущением говорит о разлагающем влиянии неправедной власти большевиков на душу человека, о преднамеренном осквернении ими людей: «Но какие подлецы! Им поминутно затыкают глотку какой-нибудь подачкой, поблажкой. И три четверти народа так: за подачки, за разрешение на разбой, грабеж отдает совесть, душу, Бога...»
По мнению Ивана Алексеевича, противодействие сатанинским силам, устремившимся погубить Россию, может быть найдено только в Боге, в служении Ему молитвой, словом, делом. Церковная красота, церковное пение, по признанию писателя, трогали его «необыкновенно», вызывали «чувство легкости, молодости. А наряду с этим — какая тоска, какая боль». Облегчение душевной муки находил Бунин в православном храме: «Часто заходим и в церковь, и всякий раз восторгом до слез охватывает пение, поклоны священнослужителей, каждение, все это благолепие, пристойность, мир всего того благого и милосердного, где с такой нежностью утешается, облегчается всякое земное страдание».
Бунинскую мысль продолжают раздумья его современника, религиозного философа И.А. Ильина: «Русь именуется “святою” не потому, что в ней “нет” греха и порока; или что в ней “все” люди святые… Нет. Но потому что в ней живет глубокая, никогда не истощающаяся, а по греховности людской и не утоляющаяся жажда праведности, мечта приблизиться к ней, душевно преклониться перед ней, художественно отождествиться с ней, стать хотя бы слабым отблеском ее <…> И в этой жажде праведности человек прав и свят при всей своей обыденной греховности».
Именно такое отношение к православной России, к святой Руси свойственно Бунину-художнику, какие бы жестокие и темные стороны русской жизни он ни показывал, например, в повестях «Деревня» (1909—1910), «Суходол» (1911), в рассказах «Танька» (1892), «Ночной разговор» (1911), «Чаша жизни» (1913) и других.
 Позднее, в творчестве Бунина периода эмиграции, нарастают мотивы одиночества, скитальчества, бесприютности:
У зверя есть нора, у птицы есть гнездо…
Как бьется сердце горестно и громко,
Когда вхожу, крестясь, в чужой наемный дом
С своей уж ветхою котомкой!
(1922)
В основе этих стихов — евангельская притча, словами которой говорил о Себе Христос: «Лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда; а Сын Человеческий не имеет где приклонить голову» (Мф 8:20).
Рассказ «Копье Господне» (1913), созданный по живым впечатлениям путешествий писателя, в философском масштабе представляет человеческую жизнь как вечное странничество в безбрежном море, полном зловещих предзнаменований: «беззвучно, этими слабыми и бедными знаками, которыми дает весть крохотная человеческая жизнь другой такой же, окруженной морями, пустынями, безвестностью, смертью, ведем мы нашу морскую беседу, — с тревогой и надеждой спрашиваем о той родной точке земного шара, которая нам, скитающимся по всему свету, единственно дорога и нужна…».
Бунину-художнику присуще обостренное ощущение «всебытия», пребывания в мире Божественного начала. Библейские строки «Господь над водами многими…» становятся эпиграфом к исповедальной повести «Воды многие» (1911—1926), герой которой — мечтатель, созерцатель, художник, одаренный великой исторической памятью, чувством «трепетного и радостного причастия вечному и временному, близкому и далекому, всем векам и странам, жизни всего бывшего и сущего на земле». Ту же мысль Бунин выразил в стихотворении «Собака» (1909): «Я человек: как Бог, я обречен Познать тоску всех стран и всех времен».
Блуждания в «Темных аллеях»
 Несмотря на жизненную философию Бунина, преимущественно стремящуюся к Православию, в творчестве этого великого русского писателя есть определенные настроения, которые, нам как православным христианам, наверное, можно назвать некой смысловой «сложностью прочтения», в которой необходимо подробно разобраться.
Находясь в эмиграции, Бунин словно усугубляет свое изгнанничество постоянными путешествиями-скитаниями по миру. Здесь по признанию самого писателя видится и желание познать красоту и глубину мира, и в тоже время, это бег от самого себя, от внутренней боли пережитого.
Примечателен восточный маршрут этих путешествий. Так, путешествие Бунина в Турцию и другие ближневосточные страны очень органично вписывается в традицию паломнических христианских текстов, восходящую к игумену Даниилу. Свой опыт такого духовного путешествия Бунин опишет в его цикле произведений под названием «Тень птицы».
Но путешествие Бунина романтическое, Евангелие в нем присутствует скорее в качестве фольклорных элементов. Христианская тема в повествовании не является солирующей, она фоновая, она существует наравне с импрессионистским пейзажем или, например, натюрмортом городского базара. По замечанию исследователя творчества писателя П. Бицилли, Бунин странствовал по следам Христа, но «Христа не нашел».
Надо отметить, что в целом цикл «Тень птицы» звучит в тональность с философией серебряного века. Бунин обращается к ушедшим векам, пытается с помощью воображения воссоздать историческую атмосферу.
Но, наверное, самым противоречивым и неоднозначным элементом творчества Бунина можно назвать глубоко пронизанный неоднозначностью серебряного века цикл под названием «Темные аллеи». Конечно, здесь может возникнуть сомнение, насколько вообще правомочно приписывать этот цикл к периоду серебряного века, ведь большая часть новелл написана Буниным в эмиграции незадолго до начала Второй мировой войны. Но если мы вспомним общий тон искусства серебряного века и связанный с ним взгляд в прошлое, причем не как простую художественную стилизацию, а как целенаправленное обращение в прошлое, в котором тот или иной автор ищет ответы на насущные вопросы, то мы увидим, что и «Темные аллеи» соответствуют этому тону. В них писатель как бы вглядывается в безвозвратно потерянное российское прошлое, пытается его восстановить, вспомнить малейшие детали. Многие рассказы, такие как «Чистый понедельник», «Поздний час», перенасыщены приметами быта и времени.
Прежде чем мы подробно рассмотрим рассказы цикла, приведем слова И. Ильина относительно «Темных аллей» и некоторых других поздних произведений Бунина: «Искусство Бунина по существу своему додуховно. Ничего, кроме "первобытной грамматики любви" да "темных аллей греха", у него искать не следует».
Действительно, в «Темных аллеях» Бунин много размышляет о тайнах любви; любовь и ее проявления — это едва ли не ключевая тематика цикла. Любовь у Бунина предстает как высшее воплощение и проявление жизни, смысл, цель, содержание человеческого существования на земле. И в каждом рассказе происходит борьба между двумя типами восприятия любви — материального, где любовь предстает как слепая, животная энергия, овладевающая всем существом человека и лишающая его разума («Кавказ», «Руся», «Натали»), и духовного, где любовь перерождает героев рассказов, превращает их лица в лики («Чистый понедельник»). И в новеллах, где духовное находится в подчинении у материального, там духовное чахнет, гибнет. А подчинение духовным целям не губит материальное, а наоборот, придает ему свежесть, яркость, чистоту, возвышенность.
Но с какой бы точки зрения Бунин ни писал о любви — христианской или языческой, повествование он направляет по определенной схеме, неизменно оканчивающейся трагедией. Это объясняется во многом тем, что трагические финалы являются следствием философских взглядов Бунина. Так, в одном из своих стихотворений, Бунин напрямую называет страдания «источником радости». Здесь одновременно сокрыто как великое прозрение, так и великое искушение писателя. Бунин понимает и ярко живописует то, что его героев приводит к страданию страстное отношение к жизни, поиск новых и новых впечатлений. И это действительно так, но только писатель не ищет путей избавления от страданий, он даже находит какое-то упоение в них. Все дело в том, что у Бунина, который, несмотря на то, что был, по его собственному признанию, православным человеком, было сильно развито пантеистическое языческое учение о Всебытии: «Рождение никак не есть мое начало. Мое начало и в той непостижимой для меня тьме, в которой я был от зачатия до рождения, и в моем отце, в матери, в дедах, прадедах, пращурах, ибо ведь они тоже я, только в несколько иной форме, где однако многое повторилось почти до тождественности… В свой срок кто-то должен и будет чувствовать себя — мною: индийская карма совсем не мудрствование, а физиология». Это ощущение полной включенности в бытие, ощущение в себе всей предшествующей истории человечества и ожидание будущего перевоплощения заставляют Бунина чувственно, страстно переживать мир, впитывать все в себя все новые и новые впечатления. И ради этого постоянного поиска Бунину приходилось мириться с неизбежностью страданий.
Но эта включенность далеко не христианская, так как предполагает отдание души в полную власть страстей, чувств, желаний. Первенствующая среди этих страстей — любовь. Но любовь не в высоком христианском смысле, а языческом. Любовь у Бунина здесь — это Эрос. По сути дела это страсть, плотская похоть, жажда власти над чужим телом и чужой душой, эгоизм, разросшийся до катастрофических размеров и неуемное тщеславие — таковы основные характеристики языческой любви. Подчинение ее воле неминуемо приводит героев к страданиям и обоснованному трагическому финалу.
Эпилог
Будучи сыном «серебряного века» и понимая все его заблуждения и ошибки, И.А. Бунин не преодолел в себе это искушение своей эпохи, но попытался примирить два совершенно разных мира — мир Христа и Православной Церкви, с одной стороны, и мир поэтического оккультизма начала XX века — с другой. Нам надо всегда это помнить, чтобы не заблудиться в некоторых творческих изгибах бунинских произведений.
Но, несмотря на всю противоречивость творчества Бунина, он как писатель, рожденный с русскою душой, до конца дней своих оставался верен русскому слову, русскому духу и в целом православной вере и в жизни, и в литературе. Несмотря на то, что более трех десятилетий он провел за границей, Бунин внутренне не примирился с жизнью бездуховного, холодно-расчетливого Запада, жил только Россией, дышал ею, думал и писал о ней. Проявляя человеческую отзывчивость, духом он постигал, что основное дело русского писателя-патриота — прославление своей Родины, своего народа, своей веры.
Исполнение писательского и человеческого предназначения в свете высшей истины, заповедей Евангелия — таков завершающий аккорд творческого пути выдающегося русского художника слова Ивана Алексеевича Бунина.
Денис Михалев
|
