 |
|
ГАЗЕТА "СПАС" |
|
| |
|
|
№2 (191) февраль |
|
|
«Нынешняя эпоха — достаточно драматическая»
«Сейчас мы находимся внутри периода уникального благоприятствования Православной Церкви со стороны российской власти, но это время небезопасно, как была небезопасна эпоха правления Константина Великого», — полагает председатель Учебного комитета Русской Православной Церкви, профессор Московской духовной академии протоиерей Максим Козлов. В интервью порталу «Бизнес-Online» в канун Рождества отец Максим рассказал, есть ли конфликт поколений в Русской Православной Церкви, почему в Китае так много атеистов, следовало ли исключать Сталина из семинарии и преодолена ли «болезненная ситуация» в Казани.
(Продолжение. Начало в № 1 (190) январь 2020 г.)
 — В «Трех разговорах» Владимира Соловьева, о которых Вы вспомнили, главную угрозу для человечества воплощали не секуляризм и трансгуманизм, а так называемая желтая опасность, апокалиптический гром с Востока. Причем не с мусульманского Востока, а Востока по преимуществу буддийского (вспомним, что соловьевские предсказания были сделаны в самый канун войны с Японией). Как вы думаете, это актуально сегодня?
— Здесь я не совсем с вами соглашусь: думаю, что Соловьев имел в виду не столько Японию, сколько Китай, а это не буддийская страна. В Китае буддизм — периферия, это не религия этнических китайцев. Вспомним и стихотворение «Скифы» Александра Блока, эпиграф к которому поэт взял как раз у Соловьева, которого считал своим учителем: «Панмонголизм! Хоть имя дико, но мне ласкает слух оно…» Там ведь нет ни слова о буддизме. Очевидно, что глухая угроза ощущалась именно со стороны Китая, хотя международный статус Поднебесной империи был в те годы в разы незаметнее, чем сейчас. Но уже тогда в отношении к восточному соседу ощущалась некоторая напряженность. Да и между прочим роль китайцев в русской революции и гражданской войне — не совсем изученная тема, хотя это отдельная и значимая страница нашей истории начала ХХ века (китайские бойцы составляли Первый интернациональный легион Красной армии, обороняли Петроград от Юденича, подавляли «белогвардейский мятеж» в Ярославле и т.д. Славились своей беспримерной жестокостью. — Ред.). Поэтому предсказание Владимира Соловьева: «О, Русь! Забудь былую славу: орел двуглавый сокрушен, и желтым детям на забаву даны клочки твоих знамен» — воспринималось современниками революции в какой-то мере как сбывшееся.
По поводу Китая хочется сделать одну существенную историческую ремарку. Очень любопытно, что на протяжении многовековой китайской истории эта страна оставалась едва ли не единственным значимым азиатским государством (немусульманским), где проповедь христианства — впрочем, как и проповедь ислама или буддизма, — никогда не имела значительного результата. Притом что Китай подвергался попыткам мусульманских завоеваний, находился в зоне европейской колонизации и пр. Притом что после гражданской войны из России в Поднебесную бежали сотни тысяч русских людей, проживших там не менее четверти века. Однако социологически значимых обращений китайцев ни в христианство (православное, католическое или протестантское), ни в ислам не наблюдалось. Монголия и Тибет — цитадели буддизма, это в любом случае не основы китайской государственности и менталитета и по ним нельзя судить об империи в целом. Китай всегда сохранял свою народную религиозность, условно и лишь отчасти ассоциированную с философско-государственническим учением Конфуция. Это, повторюсь, все же не совсем конфуцианство, а народная китайская религия.
А в ХХ столетии Китай оказался единственной (в такой мере) податливой базой для марксистского атеистического опыта. Ни в одной другой стране мира марксистский (маоистский в китайском варианте) атеизм не имел такого впечатляющего результата. Да, Китай прошел через культурную революцию и жестокие преследования верующих. Но сравним его хотя бы с Албанией, где наблюдались не менее жестокие преследования христиан и мусульман, а любая религиозность считалась уголовно наказуемой. Тем не менее, как только режим албанского лидера Энвера Ходжи прекратил свое существование, от прежнего атеизма в Албании не осталось и следа. А нынешний Китай давно уже не маоистское государство в прежних его формах (да, конечно, коммунистическая партия стоит во главе страны, но экономика и политика ушли далеко от заветов Мао Цзэдуна), и тем не менее больше миллиарда китайцев не относят себя ни к какой исторической и религиозной традиции и не являются практикующими религиозными людьми. Наибольшее количество атеистов и агностиков проживают сегодня в Китае. В этом заключена некая тайна промысла Божия. Думаю, что судьба китайцев к последним временам — отдельная тема, а те русские философы и поэты, которые об этом задумывались, предчувствовали такую духовную пустоту «желтого Востока», о которой я только что сказал.
— Мы по-прежнему можем оценивать это как угрозу России?
— Угроза или нет — не знаю, но я вижу в этом по меньшей мере некую третью силу, которая ощутимо присутствует в мире и при этом никакой исторической религиозностью в своей массе не затронута. А ведь что-то произойдет с данной силой — она витальна и достаточно пассионарна, как мы видим. Здесь у меня скорее надежда, христианское упование на нечто решительное, что может случиться с Китаем в последние времена. Подчеркну: такое упование не основано на конкретике, на чем-либо, что я мог бы привести фактически. Это надежда.
Я говорю об еще одной угрозе христианству — периодах благоприятствования Церкви со стороны государства
— Одна из ваших книг называется «Последняя крепость» и посвящена семье. Той самой обычной человеческой семье, которая теперь подвергается настойчивому штурму со стороны ювенальной юстиции и радетелей формулы «родитель номер один и номер два». И это неслучайно, ведь, пожалуй, именно семья, сохранявшаяся в Советском Союзе как ячейка общества, в конечном итоге вытащила нашу страну из пропасти в ХХ веке, а теперь обеспечивает России статус христианского оазиса и последней крепости в охваченном трансгуманизмом западном человечестве.
— Я соглашусь с тем, что после того как в России в 1917 году была разрушена историческая христианская государственность, а какое бы то ни было внешнее свидетельство Православной Церкви было сведено к минимуму (по крайней мере, в период 1920-30-х и первой половины 1940-х годов), опорой для нашего народа и государства стали те ценности, которые, будучи осознаваемыми достаточно смутно, все-таки оставались по природе своей христианскими. Собственно, благодаря этому мы и выстояли: и в Великой Отечественной войне победили (которую мы не раз будем вспоминать в этом году), и вообще сохранились как некая народно-государственная целостность. Понятно, почему именно сюда направлен сегодня внешний удар — это действительно последний христианский оплот, кроме Церкви как таковой, — семья и ее богоустановленная правильность. Сейчас богоустановленная правильность семьи ставится под сомнение — через свободу гендерного выбора, через полиаморию, через смену пола, через юридическое и этическое признание однополых союзов и так далее.
Что до нашей страны, то здесь можно говорить об еще одной угрозе в отношении христианства. Впрочем, эту опасность можно назвать постоянно сопровождающей историческое бытие Церкви — я говорю о периодах благоприятствования со стороны государства. Надо сказать, что сейчас мы находимся внутри периода уникального благоприятствования Православной Церкви со стороны российской власти. Это время небезопасно в том смысле, в каком была небезопасна константиновская эпоха (правление римского императора Константина Великого, ознаменовавшееся официальным признанием христианства, продолжалось с 306 по 337 годы н.э. — прим. ред.). Да, этот период принес Церкви очень много добра и, конечно, не допускает неприятия случившегося в IV веке «Константиновского поворота». Также и теперь было бы абсурдно для Церкви не принимать того «поворота», который обозначило наше государство. Тем не менее, это время влечет за собой массу неглубоких обращений к христианству и, более того, прилепление к Церкви не по вероучительным, а по внешним, бытовым, мирским соображениям. Я говорю о прилеплении не очень надежного околоцерковного народа…
— Вы имеете в виду тех, кого в православной среде называют «захожанами», в отличие от прихожан?
— Да, тех, кто может повести себя очень по-разному в случае, если времена благоприятствования изменятся. Вот здесь я бы не испытывал чрезвычайного оптимизма по поводу роста православной паствы. Неслучайно мы и сейчас видим решительную «вилку» между теми, кто называет себя в соцопросах христианами православного вероисповедания, и теми, кто реально практикует христианство. Под последним я подразумеваю два критерия: 1) участие в церковных таинствах и богослужениях с какой-то степенью сознательности и регулярности, а также 2) готовность (или понимание, что это должно будет сделать) предпочесть заповедь Христову нормам жизни века сего. Вот по этим двум «вехам» и признается истинный христианин: участие в таинствах, заповедованных Спасителем, и готовность ради Христа поступить не так, как мир велит. Предпочтение вечной правды Божией — сиюминутной правде времени.
Валерий Береснев
Продолжение следует
По материалам business-gazeta.ru
|
