 |
|
ГАЗЕТА "СПАС" |
|
| |
|
|
№9 (30) сентябрь |
|
|
ВОПРОШАНИЕ О БОГЕ
 Я хотел бы рассмотреть с вами вопрошание, то, как мы ставим под вопрос Бога, с двух точек зрения: с одной стороны, посмотреть, как Сам Бог ставит под вопрос тот Его образ, который мы создаем, и с другой стороны, то, как мы ставим под вопрос Его Самого, не в категориях образа, но в категориях Личности. Надеюсь, я успею сказать о том и о другом, но начать хотел бы с проблемы образа и представить ее вам, так сказать, в четырех выражениях: вера, сомнение, истина и реальность.
Современный мир, современная жизнь очень жестко ставят под вопрос веру. Мне кажется, только подлинная, истинная вера может выдержать это испытание, но любые суррогаты веры, все поверхностные подходы к вере - слава Богу! - бывают сокрушены и уничтожены. В христианском обществе, то есть в обществе, где христиане еще в большинстве, где и многие неверующие еще сохраняют былую связь с христианством, эта проблема легко подменяется проблемой безразличия и легковерия. В обществе, где господствует атеизм, особенно там, где атеизм безудержный, агрессивный, проблема веры встает более четко, потому что является личной ответственностью и начинается в какой-то момент с события - с обращения, с открытия.
Одна из проблем западного мира в том, что человек рождается в обществе нейтральном или еще христианском; то, что составляет интеллектуальное или эмоциональное содержание веры, нам дается с самого начала - когда мы еще способны все воспринять и еще не способны применить свой критический ум, поставить под сомнение, поставить под вопрос, сделать выбор. В результате вера сохраняется, пока является актом простого доверия: у ребенка или у людей, интеллектуально не склонных ставить что бы то ни было под вопрос. В детстве этот акт веры направлен на Бога через посредство родителей, или воспитателей, или всей среды, это акт простого доверия, в результате которого человек становится наследником, обладателем общего достояния. Но воспитание, которое мы дальше даем молодежи, детям, далеко уступает образованию, какое они получают, например, в плане научном или гуманитарном. И неизбежно наступает момент, когда внутри человеческой личности сталкивается ребенок с его детской верой и взрослый человек с его опытом и светским образованием. Начинается диалог, который часто - поединок между взрослым человеком, у которого нет данных веры, и ребенком, у которого нет данных разума.
Иногда взрослый ум разбивает в пух и прах способность верить того ребенка, который еще жив в нем, иногда ребенку удается проявить упорство и отстоять свое право на существование. Тогда внутри человеческой личности происходит разделение, бок о бок живут ребенок с чистым сердцем и взрослый с утонченным интеллектом, и человек лишь поочередно может быть или верующим, или взрослым. В различные моменты то берет верх ребенок, то взрослый человек вступает в свои права, профессионально или в целом как член общества. И в конечном итоге в той мере, в какой взрослый все же участвует в жизни ребенка, веру в плане интеллектуальном подменяет легковерие, способность принимать с некоторым безразличием, с некоторой наивностью данные, которые касаются лишь эмоциональной жизни, жизни сердца; интеллект в полном своем объеме как бы отделен от этой жизни. Не то мы видим в Священном Писании. Не о такой вере говорит Послание к Евреям (Евр 11:1), не такой вера предстает в опыте христианства первых веков или в опыте христиан, которые открывают своего Бога сейчас, в контексте агрессивного, воинствующего атеизма.
| Современный мир, современная жизнь очень жестко ставят под вопрос веру |
Мне кажется, следует попробовать определить, где именно начинается вера. В творениях святого Макария Египетского, в одном из его слов, есть место, где он ясно показывает внезапный, молниеносный опыт встречи с Богом. Он говорит, что в этот момент, лицом к лицу с Живым Богом, когда человека уносит, будто вихрем, опыт, которым невозможно управлять, который невозможно ограничить, невозможно даже наблюдать, пока он происходит, человек просто весь отождествляется с этим опытом. Ум замолкает, потому что анализ невозможен, умолкают все силы души, потому что единственное, на что способна душа, - до конца заполниться происходящим, с тем чтобы пересмотреть его позднее, подобно тому как тонущий человек не имеет времени на психологический анализ своего состояния, или на рассматривание волн, или на мысли о температуре воды. Лишь после можно обратиться на себя, поставить себе вопросы. Это состояние, которое епископ Феофан Затворник называет "блаженный плен души", состояние, где замирает всякая деятельность, потому что все стало внутренним молчанием с целью слушать и видеть. Этого состояния хватило бы тому, кто его переживает.
Но, по слову святого Макария, Бог заботится не только о том, кто способен на такое восприятие, Он заботится и о тех, которые еще не способны на такой опыт. И Он отходит, подобно тому как море отходит при отливе, и оставляет того, кто был полностью погружен в опыт, как бы на берегу. Есть момент, когда опыт еще весь в вас и когда к вам возвращается самосознание, - вот этот момент, говорит Макарий, и есть начало веры. Уверенность целиком тут, она присутствует с такой ясностью, что не возникает никакого сомнения. Но пережитый опыт становится теперь невидимым, и вера предстает нам как уверенность в том, что перестало быть непосредственным опытом, она охватывает пережитый опыт, из которого мы вышли или только еще выходим. Но в сердцевине веры, как ее определяет святой Макарий, есть опыт.
Так вот, это возможно, только если у нас есть вера, основанная на опыте, внезапном или постепенном. Только при наличии ослепительного опыта, подобного тому, какой открылся Савлу на пути в Дамаск (Деян 9:1-9), или опыта, который незаметным образом родился или развился в глубине нашей души, имеем мы право сказать, что наша вера - в уровень опыта, отраженного в Священном Писании. Иначе мы лишь можем сказать, что доверяем другим, которые познали, открыли, почувствовали то, о чем мы еще ничего не знаем и что временно, поскольку у нас нет никаких причин отрицать их опыт, мы принимаем его действительность - но вера принадлежит им, мы ею лишь воспользовались. Они обладают ею или, вернее, охвачены ею, мы ее берем взаймы - и это совершенно иное положение вещей.
Митрополит Антоний (Блум)
|
