Для того чтобы понять, что происходит сегодня с нами как с единой человеческой семьей, нужно ответить на вопрос: может ли человечество выжить без абсолютного нравственного критерия? И если мы утверждаем, что никакого абсолютного нравственного критерия нет и быть не может, что каждый имеет право на свои собственные критерии, то мы ввергаем человечество в хаос, мы разрушаем человеческое сообщество, мы разрушаем человеческую личность.

Следует уточнить, что и в контексте атеистической доктрины предпринимались попытки найти некие абсолютные критерии, в том числе критерии нравственные. Вы, конечно, помните, что никакой свободы выбора марксистская идеология не предоставляла — одна из созданных человеком концепций была абсолютизирована и заявлена в качестве абсолютного мерила истины. В Германии попытались взять на вооружение другую идеологическую модель. Но что интересно: не живет ни одна идеология дольше трех-четырех поколений, потому что каждое последующее поколение становится все более критичным к тем аксиомам, которые формулируются как основополагающие для нее. И отказ чаще всего выражается в профанации идеологии, что и произошло в нашем с вами общем Отечестве. Кто к концу 1970-х годов верил в официальную идеологию, за исключением разве что самих партийных функционеров? А ведь все начиналось с Павки Корчагина, с фанатизма, с готовности отдать во имя идеологии и свою жизнь, и еще миллионы людей принести в жертву! А выродилось в профанацию…

С другой стороны, совершенно очевидно, что отказ от абсолютного критерия, особенно в нравственной сфере, приводит ко вседозволенности. Конечно, государство пытается удержать человека в рамках закона, но ведь и закон всегда основывается на нравственной традиции. Право тесно связано с нравственностью, с понятием справедливости — в самом деле, если у нас будет тысяча толкований понятия справедливости, то какой в этом случае может быть закон, какое может быть право, какой может быть порядок? А если нет абсолютного нравственного критерия, то как прийти к согласию относительно того, какая именно нравственная модель должна лежать в основе законодательства? В результате мы попадаем в тупик.

Почему я говорю об этом сейчас? А потому, что вопрос о Боге остается центральным вопросом. Если мы признаем существование Божественного начала, мы признаем существование абсолютного критерия истины и нравственности. И нет необходимости в долгих рассуждениях — у нас есть слово Божие, причем этот абсолютный критерий не оторван от естественного нравственного чувства человека, но соответствует его природе, потому что человека создал Бог и нравственное начало в человеке сформатировано под Его Божественный закон.

Конечно, каждый вправе сам ответить на вопрос, верить или не верить. Но задача Церкви и задача религии — философски, богословски, мировоззренчески продемонстрировать людям важность следования абсолютным критериям. Не

А что будет, если мы от него откажемся? Тогда человеческой цивилизации настанет конец. Если мы высвободим дионисийское, черное начало в человеке, он превратится в разрушителя. Чисто эмпирически в обществе понимают, что в датском королевстве что-то не так. Поражаются росту преступности. Никак не могут справиться с криминалом — причем это касается не только России или Украины, но и всего мира. Коррупцию — тоже никак не победить. Собственно говоря, чему удивляться? Если Бога нет, то ведь все дозволено. «А если это моя собственная правда? Я ее выстрадал, я ее сформировал в борьбе с себе подобными, я прошел путь, который убеждает меня в справедливости того, что побеждает сильный! Мне и дела нет до всей вашей средневековой морали!» В самом деле, если все заканчивается лопухом на могиле, как говорил тургеневский Базаров, к чему тогда стремиться? Пока ты здесь, возьми от жизни все...

Хочу задать принципиальный вопрос. Возможны ли в рамках материалистического мировоззрения подлинная жертвенность, готовность отдать свою жизнь за других или за Родину, трудовой героизм или, например, подвиг сохранения семьи в условиях, когда один из супругов становится инвалидом? На этот вопрос часто отвечают, в том числе и мне, примерно так: «Но ведь наш советский народ был нравственным, и гораздо более нравственным, чем сейчас, — а в Бога не верили. И войну выиграли, потому что были патриотизм и жертвенность, — а в Бога не верили».

Но в действительности причина очень проста: все эти подвиги обусловлены. Человек мировоззренчески как бы отказывается от Бога, но продолжает жить в системе ценностей, сформированных христианством. Он продолжает принадлежать, если говорить о нашем народе, к той же цивилизации князя Владимира, к восточнохристианской цивилизации. Вроде и отец безбожник, и дедушка уже был наполовину безбожником, а в сердце живет нравственное чувство, которое никак не коррелирует с материалистической картиной мира.

В то же время я глубоко убежден, что мы находимся на излете рудиментарной религиозности. Люди, особенно молодежь, отказываются от фундаментальных нравственных ценностей, и человека эпохи постмодерна, который считает, что именно он, а не Бог, — «альфа и омега», убедить в необходимости пожертвовать своей жизнью, здоровьем или хотя бы зарплатой или временем невероятно трудно. Поэтому дело, которому служит Церковь, имеет прямое отношение к самому выживанию человеческой цивилизации.

Ну, а теперь о более частном вопросе, который стоит в повестке дня нашей сегодняшней встречи, — о взаимодействии Церкви, богословия с высшей школой и системой образования. Конечно, взаимодействовать необходимо. Я отдаю себе отчет, что не все за этим столом, может быть, православные люди; у кого-то мои слова могут вызвать вопросы. Но для того чтобы нам идти вперед, для того чтобы выработать жизнеспособную модель общественного устройства и цивилизационного развития, мы должны вместе думать, вместе страдать, вместе искать ответы на непростые вопросы.

При этом Церковь должна быть лишена всякого патернализма. Мы не должны приходить и кого-то учить. Мы должны быть вместе со своим народом, вместе с интеллектуальным сообществом, чтобы находить пути решения проблем, стоящих сегодня перед родом человеческим, перед нашими народами и странами. Так может складываться реальный политический диалог в обществе. Так могут формироваться реальные, жизнеспособные политические программы. Если же мы достигнем высокой

Глубоко убежден: очень важно, чтобы в вузы пришла богословская наука. Поэтому я очень хотел бы поздравить Украину с тем, что в 2010 году Высшей аттестационной комиссией страны было принято решение включить богословие в перечень специальностей, по которым будут проводиться защиты диссертаций на соискание степени кандидата и доктора наук. Мы в России только боремся за это — никак не можем преодолеть рудиментарного сопротивления, исходящего из идеологии. Я хотел бы поблагодарить кабинет министров Украины, который официально утвердил специальности бакалавра и магистра конфессионального богословия. Конечно, многое еще предстоит сделать, но основа уже заложена.

Мне кажется, очень важно дать человеку богословское образование, даже вне зависимости от того, будет ли он работать в Церкви или заниматься какими-то другими делами. Преподавание религиозно-профилированных предметов сейчас внедряется в систему народного образования и на Украине, и в России, и в других странах постсоветского пространства — подобно тому, как эта система действует во многих странах Европы; а для участия в этом процессе нужны специалисты — педагоги, преподаватели. И богословские факультеты при университетах могли бы готовить таких специалистов.

Также представляется очень важным, чтобы для верующих профессоров и студентов была открыта возможность не только интеллектуально участвовать в жизни высшей школы, но и духовно укреплять себя. В этом смысле я придаю очень большое значение открытию храмов при высших учебных заведениях. Этот процесс идет непросто — может быть, на Украине легче, чем в России. Но целый ряд пилотных проектов у нас есть. Все началось с Московского государственного университета, и только сейчас стало ясно, какую важную роль играет университетский храм.

Я придаю очень большое значение таким темам, как преподавание богословских дисциплин в высшей школе, возможность защиты соответствующих профильных диссертаций, углубление и развитие диалога между наукой и Церковью, верой. Причем это может быть мировоззренческий разговор — подобно тому, что состоялся сейчас; а может быть практический разговор, связанный с оценкой ситуации, которая складывается в стране, в обществе, в области культуры, в сфере гуманитарных знаний. У нас много тем, по которым можно было бы сообща вырабатывать решения и достигать консенсуса.